Цивилизация
Как-то разом совпали во времени два страха. Взрывов в метро. И погромов в Бешкеке. Первых снова боялись те, кто спускается дважды в день в московскую подземку. Вторые … Ну не то чтобы испугали, скорее напомнили, что бывает, когда ничего не боящиеся (именно потому, что никогда не высовывались и не имеют опыта получения по голове дубинкой) граждане сбиваются в толпу и чувствуют вдруг свою силу.
Только не надо этих глупостей о том, что народное терпение дуется, дуется, а потом вдруг лопается – и вот он, пожалуйста, – бессмысленный и кровавый. Ничего подобного никому у нас не угрожает. Но вот
уже два десятка лет как тотальный системный страх в терпящей и не выступающей массе государством не поддерживается, не культивируется, не воспитывается и не насаждается.
Страх стал делом исключительно приватным. Расползся по квартиркам, дачкам и отдельным душам. Страшно потерять работу. Боязно не вернуть кредит. Ужас, что может произойти с ребенком. Болеть вообще не рекомендуется. Не дай бог связаться с милиционером, налоговым инспектором, работником коммунальной службы.
На работе культивируется корпоративный страх. Нас подслушивают, снимают на видеокамеру. Могут заставить пройти через детектор лжи. Перекуры учитываются. Опоздания фиксируются. И попробуй только не сходить и не повеселиться на корпоративе.
Но так, чтобы от рождения, детсада, октябренка, через политинформацию, овощебазу, комиссию ветеранов и крематорий – это нет. Государство потеряло монополию на страх. И это не может не беспокоить. И граждан, которым неуютно бояться всего разом, вместо привычного и одного, общего для всех. И тех, кто считает себя государством.
И одни все пытаются вернуть себе эту монополию. Другие ждут, что из этого выйдет. И, в общем, не прочь. Например, очень ждали, что народ, который «перестал бояться», вернут в естественное его состояние в начале нулевых. Тот, на которого надеялись, избрал показательные казни для избранных. То есть, если боишься выступить и сидишь тихо, ты нас, в общем, не интересуешь. Возвращайся к своим домашним страхам. Пей глицин и новопассит после встречи с гастарбайтером в темном переулке. О новопассите тебе подробно расскажут по телевизору.
И все бы хорошо. Но это, такое примитивное, но страшное своей массой, то, что называется «населением», — это вам не дырка в зубе. И не хлебом оно управляемо и располагаемо может быть, а только страхом.
Ты можешь переселить из коммуналок 20 миллионов в отдельные квартиры — и ничего, кроме анекдотов, на память о себе не оставишь. Но замори голодом сотни тысяч – и тебя будут бояться и любить сто лет после смерти.
Наблюдать попытки упорядочения и управления страхами в стране любопытно и поучительно. Как и прочие государственные институты, страхи объявляются и внедряются через телевизор.
Сегодня государству ужас годится не всякий, а объединяющий. Не столько граждан друг с другом, сколько людей с властью и такими угрозами, от которых защитить может только правитель. Никого он защищать не собирается (потому что угрозы по большей части дутые). Но момент, когда в страхе телезрители обратятся к нему с надеждой, и есть момент властной истины.
Результаты массмедийных запугиваний фиксируют отчеты ВЦИОМа. Долгое время в них лидировали США. Это такой бесспорный поколенческий страх. Ими пугали в младенчестве наших дедушек и бабушек. Из современности Штатам в помощь приданы были оранжевая Украина, крохотная Эстония, микроскопическая Грузия. Опрашиваемые послушно в рейтингах угроз ставили эти страны в зависимости от интенсивности пропаганды, но неизменно выше страха потерять работу или оказаться один на один с удалением опухоли без копейки денег.
Система в общем-то работала. Но была, как и все, производимое российским государством, малоэффективна. Нуждалась в модернизации. Объединяющий людей с государством страх выдыхался, не успевая народиться. Реальные маленькие ежедневные угрозы воспринимались куда сильнее придуманных. Все отвечали как надо, а боялись своего, родного и близкого.
Отучившись что-либо делать сообща, граждане за десять лет сообща разучились и бояться.
Страх за свое жилище, которое больше не крепость после взрывов домов в Москве и Волгодонске, заставил в свое время объединиться даже недружелюбных москвичей. Организовывали ночные дежурства в подъездах и рейды по чердакам и подвалам. Единство с властью перед общей угрозой пришлось на начало нового времени. В нем и осталось. Жители поселка перед бульдозером сплотились, но остались в одиночестве. Из домов, пока не предназначенных для сноса, на помощь им никто не пришел. Каждый предпочитал бояться в одиночку.
Что и подтвердила последняя трагедия в столичной подземке. Напрасно заклинали с экрана партийцы необходимостью сплотиться. Граждане живут как жили. Только в один вагон с женщиной в черном платке теперь ни за что не сядут.
Подоспевший договор по СНВ-3 окончательно закрыл тему. Пугалки отставных генералов и сумасшедших политологов по поводу возможного американского ядерного удара из оставшихся после сокращения боеголовок, за которые как-то судорожно ухватились пропагандисты, были просто смешны.
Очень чуткие к своим частным интересам государственные люди теряют чутье, когда дело доходит до общего. Иначе бы сообразили, что не только не могут уже нагнать общего, объединяющего с собой, страха. Но и не должны этого делать. И всячески стараться избежать. Потому что,
когда проходят объединяющие страхи, люди выходят на площади и прут на президентские дворцы.
Но ни нам, ни им это не грозит. Перспектива подорваться вместе с шахидкой перешла в разряд частных и личных фобий. Наряду с боязнями быть сбитым машиной на переходе, заболеть болезнью не по карману, остаться без работы. Этими страхами, по последним медицинским данным, болен в столице каждый второй.
Страх же от государства — он, конечно, нужен. Но только как возможность для выбора. Исполнять нравственный и человеческий закон по убеждению или под страхом наказания. А это, знаете, совсем другая история. И до нас она пока не касается.
