Цивилизация
Это первое седьмое ноября в моей жизни, когда я ненавижу кого-нибудь больше, чем коммунистов. И не то, что я примирился или согласился с ними, а просто вокруг все больше людей, с которыми я не примирен и не согласен, какими бы там словами ни называлась эта их крысиная возня, что в 17-м году, что в 91-м, что в 96-м, что в 2003-м. День примирения и согласия, говорите? Нет!
Давным-давно я прочел стихотворение какого-то голландского поэта, убитого в фашистской тюрьме, когда немцы захватили Голландию. Он не был хорошим поэтом, но был голландцем, и в некоторых случаях этого достаточно. Он, может быть, за всю свою жизнь не написал больше никаких хороших стихов, и я даже не помню его имени. Но это его стихотворение, написанное в камере перед расстрелом, перевел на русский язык Иосиф Бродский, и может быть, по-русски оно звучит лучше, чем по-голландски. И оно звенит.
Я вчера был в клубе ОГИ на вечеринке поэтов, и поэты читали там свои стихи. Это были стихи из ваты. Это милые люди, которые пишут стихи так, как будто их наутро не расстреляют. Довольно глупо, особенно накануне дня примирения и согласия.
Я думаю, что в день примирения и согласия должно звучать четверостишие этого голландца, расстрелянного в фашистской тюрьме. Оно начинается словом «свобода».
Свобода – с жизнью наравне,
Но ценится сильней,
И если враг пришел ко мне,
То он пришел за ней.
Я теперь знаю. Я теперь точно знаю, зачем они приходят. Я работаю пятнадцать лет почти без праздников и выходных, но я небогат. У меня есть небольшой дом, автомобиль жены, ее же золотое кольцо с изумрудом. Все! Никаких сбережений, никаких ценных бумаг, никаких денег в матрасе.
У меня есть сосед — пьяная сволочь, который бьет на улице мою собаку за то, что у меня есть автомобиль, а у него нет. И он в принципе может забраться в мой дом и украсть, например, изумрудное кольцо или телевизор. И он, наверное, голосует за коммунистов. И я могу, конечно, если он еще раз попытается ударить мою собаку, послать его матом или даже двинуть по немытой морде, но я не испытываю ненависти к этому пьяному подонку, только отвращение.
Ненависть я испытываю к людям, которые знают мое сокровище и приходят за ним. Президент Путин приходит сквозь дырку в стене, черным антенным проводом – в телевизор, чтобы оттуда велеть мне прекратить истерику. Эй, господин президент, это мой дом, хочу прекращаю истерику, хочу продолжаю. Я выключаю его, а на следующее утро выхожу на улицу и вижу, что половина людей послушались.
Анатолий Чубайс приходит по проводам, потому что я не могу жить без света. Михаил Ходорковский приходит в канистре, потому что я не смогу зарабатывать денег, если не буду проезжать на машине по паре сотен километров в день с интервью на интервью. Из тех денег, которые я плачу за свет, за бензин, за газ и в счет налогов, какая-то часть изымается, чтобы мне же и промывать мозги. Что все эти люди делают в моем доме? Что они в нем ищут? У меня же ничего нет, кроме свободы. Так вот свободу они и ищут. Чью свободу? Мою.
В день примирения и согласия я готов выдвинуть условия, на которых примирюсь и соглашусь с кем угодно.
1. Видите дверь? Это входная дверь. Выйдите за дверь, и я соглашусь с вами, даже если вы коммунисты или кагэбэшники.
2. Если хотите мне что-нибудь продать, будь то бензин, электричество, социальные гарантии или гордость за страну, продайте мне только это, и не пытайтесь впарить в нагрузку свою крысиную возню.
3. Не убивайте никого.
4. Соблюдайте собственные законы, а не выдумывайте каждый раз, как обмануть меня, чтоб я думал, будто вы их соблюли.
И наконец главное. Когда-нибудь в будущем наступит, может быть, такой день, что я примирюсь и соглашусь. Но даже когда я примирюсь и соглашусь с вами, не думайте, будто от этого я стану вас любить или хотя бы уважать.
Это относится ко всем. Ко всем людям, кроме детей, стариков и больных.
Автор – специальный корреспондент издательского дома «КоммерсантЪ»
