Цивилизация
Пятнадцать лет назад, 22 августа 1991 года, Москва праздновала победу демократии. В тот день первый секретарь ЦК Компартии Туркмении, президент Туркменской ССР Сапармурад Ниязов подписал указ о переводе всех союзных предприятий, находившихся на территории республики, в подчинение Ашхабаду. Ни в каких «парадах суверенитетов» глубоко периферийная республика до этого не участвовала. Сам товарищ Ниязов в дни путча выжидал, чем закончится московская свара, правда, министра обороны Язова, который позвонил узнать, как дела на южных рубежах, заверил в своей поддержке.
Даже на фоне причудливого политического ландшафта постсоветского пространства Туркменбаши уникален. Убежденные автократы наподобие лидеров Узбекистана или тем более Белоруссии вынуждены имитировать хотя бы внешние проявления современной демократии.
Туркменский властитель не утруждает себя и этим. Он построил теократическое, по сути, государство, в котором сам является верховным божеством нового культа.
В мире, где продвижение демократии объявлено священной целью, а права человека — самой главной ценностью (причем и то и другое может служить поводом к войне), благополучное существование туркменского режима вызывает недоумение. Тем более что до 2001 года Ашхабад был одной из очень немногих столиц, активно сотрудничавших с афганскими талибами (организация запрещена в России), которые впоследствии были признаны олицетворением зла. В то время как менее брутальные коллеги «отца всех туркмен» подвергаются непрестанному давлению вплоть до смены режима, против Туркменистана никогда не вводились даже символические санкции. А вереница иностранных визитеров, желающих пообщаться с Туркменбаши «о бизнесе», не иссякает, хотя специфический характер вождя, как и его свойство быть «хозяином своего слова» (хочу — даю, хочу — беру обратно), давно и хорошо известны.
В чем секрет неуязвимости Сапармурата Ниязова?
Вся политика туркменского лидера изначально была выстроена очень грамотно и преследовала одну цель — сохранение и упрочение личной власти в условиях стремительно меняющегося нестабильного мира.
Когда Ниязов в середине 1990-х торжественно объявил свою страну нейтральной, многих это удивило. Как раз в то время толпы вновь образовавшихся государств бросились стучаться в двери международных клубов или как минимум создавать альянсы друг с другом. Для слабого и маленького Туркменистана нежелание ни с кем блокироваться было странным. Но Туркменбаши первым понял: участие в любом интеграционном проекте чревато ограничением свободы действий и появлением нежелательных обязательств. Начинается со скромного технического сотрудничества, а там, глядишь, начнут навязывать всякие чуждые «ценности» и требовать их соблюдения…
В общем, если хочешь, чтобы никто не лез в твои дела, не вмешивайся никуда сам. Даже превратившееся в призрак СНГ показалось Ниязову обузой — в прошлом году Ашхабад отказался от полноправного членства в этой организации. Туркменскому вождю чужды экспансионистские амбиции, погубившие, например, Саддама Хусейна. Он не собирается распространять свое учение «Рухнама» за пределы собственной державы, хотя по замаху это творение, которому явно тесно в границах крошечной Туркмении.
Ниязов располагает активом, который в большинстве описаний его страны характеризуется как «огромные запасы газа». При этом никто точно не знает, сколь они «огромны». В 1990-е годы туркменские эксперты называли цифру в 23 триллиона кубометров, в 2002-м сам Туркменбаши неожиданно удвоил ставку — 42–43 триллиона. Но результатов серьезного аудита запасов не видел никто из иностранных партнеров, вступавших с Ашхабадом в деловые отношения, — ни западные компании, ни «Газпром», ни китайцы, ни иранцы. До сих пор туркменский вождь ухитрялся продавать одни и те же реально добываемые объемы (30–40 млрд кубометров в год) всем сразу — России, Украине, теперь еще и Китаю.
И, хотя иностранные эксперты испытывают большие сомнения в способности Туркмении выполнить все обещания, интерес к таинственным кладовым не ослабевает.
Сегодня США и Европейский союз, на радость Ашхабаду, предпринимают очередную попытку вовлечь Туркмению в большую игру по обеспечению альтернативных российским источников энергоснабжения. На повестке дня снова, как и в 1990-е годы, строительство газопровода по дну Каспийского моря, по которому туркменский газ через Азербайджан и Турцию попадет на европейский рынок. Одобренный ЕС проект «Набукко» также предполагает участие Ашхабада. Не говоря уже о «вечнозеленом» варианте трансафганской трубы, о которой начинали говорить еще при талибах. Вероятность реализации каждого из этих проектов призрачна. Но желание Запада преодолеть российскую газовую монополию столь велико, что обсуждаются любые варианты.
Ниязову же достаточно и этого — чем больше разговоров о гипотетических трубах, тем больше возможностей шантажировать реальных клиентов. Для страны, не имеющей собственного выхода на рынок и полностью зависимой от российского транзита, степень влияния, которым может похвастаться Туркменистан, поразительна.
А что же демократия и права человека? Член Европарламента Мартин Келланен, посетивший Туркмению в июне этого года, назвал ее «самым репрессивным режимом, который я когда-либо видел, стандартов прав человека там попросту не существует». Визит парламентария последовал спустя несколько недель после того, как Европейская комиссия и страны-члены обратились в Европарламент с просьбой ратифицировать временное торговое соглашение с Туркменией. В соответствии с ним страна получает статус наибольшего благоприятствования в торговле. Документ был подготовлен еще в 1998 году, однако с тех пор многократно откладывался в связи с катастрофической гуманитарной ситуацией.
Но после российско-украинского газового конфликта начала года еврочиновники сочли, что прагматические интересы перевешивают иные проблемы.
Официальная аргументация типична для ЕС: нельзя изолировать даже самые проблемные режимы, необходимо вовлекать их в сотрудничество.
Ниязов играет наверняка. Он знает, что его газ, даже если его запасы не так «огромны», как намекает Ашхабад, критически нужен «Газпрому» для закрытия баланса, необходим Украине, крайне желателен для Европы, а теперь и для Китая. Еще он знает, что, когда дело доходит до реальных интересов очень большого бизнеса, все прочее отступает на задний план — ни демократия, ни права человека (как абстрактные, так и вполне конкретные права живущих в Туркмении русских) не способны перебить запах газа.
Казалось, что с крушением империи зла 15 лет назад наступает новая светлая эра, символ которой — ростки демократии, повсеместно пробивающие толщу тоталитаризма. Вместо этого, однако, приходит эпоха глобальной энергетической геополитики. А ее олицетворением может оказаться золотой лик «отца всех туркмен» — изощренного в интригах властелина желанных недр.
