Цивилизация
В одном большом городе жил да был молодой человек. Папа у него был не просто юрист, а судья, дослужившийся к пенсии аж до самого городского суда большого города. Сын пошел по стопам отца. Закончил юридический. Хороший юридический, а не какой-то там наспех образованный факультет при заштатном коммерческом вузе и ежегодно выпускающий на свет очередной сонм недоучек. Поработал несколько лет в одной закрытой конторке юрисконсультом, потом сдал квалификационный экзамен. И сам стал судьей. Как папа.
Основной поток дел у такого судьи – сущая рутина: разделы имущества, лишение водительских прав, преступления, подавляющая часть которых происходит от бытовухи и бесконечной тупости бытия. Громких дел у него пока что не было. Может, еще все у него впереди.
И вот тут как-то поступает к нему очередное дело о лишении водительских прав. За езду по встречной. Дело было ранним воскресным утром: мужчина средних лет на очень дорогой машине был остановлен сотрудником ДПС, который сказал, что тот пересек двойную сплошную, и за это полагается ему несколько месяцев походить пешком. Видеофиксатора у инспектора не было. Зато было твердое намерение поправить свое материальное положение, о чем он сразу же сообщил водителю: мол, либо мы идем в суд, либо ты мне платишь 20 тысяч рублей. Мужчина уперся. Он был хоть и на дорогой машине и при деньгах, но никак не хотел платить 20 тысяч, поскольку точно знал, что он никак не пересекал двойной сплошной линии, хотя видеофиксатора не было и у него тоже. Не стану, говорит он инспектору, я тебе платить, пойдем в суд.
Когда у наших людей идет «принцип на принцип», то они довольно далеко могут зайти. Составили протокол, пришли в суд. Аккурат к нашему герою. Тот решил встретиться с каждой из сторон процесса. Инспектор сказал, что он точно видел, как водитель нарушил ПДД и пересек сплошную. «Есть ли у вас еще какие-то доказательства вины водителя?» — спросил молодой судья. «Нет, других доказательств у меня нет», — ответил инспектор и как-то странно посмотрел на судью.
Судья встретился и с обвиняемым, биография которого отчасти объясняет его удивительную для наших мест несговорчивость по отношению к представителю власти, отчетливо и конкретно в цифрах указывающему путь достижения взаимовыгодного компромисса. Дело в том, что большую часть времени данный водитель ездит вовсе даже не по Российской Федерации, а по Федеративной Республике Германия, в атмосфере которой он, видно, и поднабрался той самой несговорчивости.
Речь водителя была примерно такова: «Для меня совсем не проблема заплатить 20 тысяч, это для меня вообще не деньги, инспектор просил действительно не самую большую для таких нарушений (если речь идет именно о варианте «замазать» проблему) сумму. Но с какой стати я должен платить, если я действительно не нарушал, к тому же эти российские права мне по большей части не нужны, временное лишение я переживу в Германии». В речи водителя было столько уверенности в себе и чувства собственного достоинства, что судья поверил ему, а не инспектору.
Но все же молодой судья решил посоветоваться со старшим товарищем. Нет, не из вышестоящей инстанции, как подумали сейчас некоторые. Он позвонил многоопытному своему папаше: что делать, ведь я не верю инспектору, а судить должен, сообразуясь с законом и собственной совестью? Угадайте, что посоветовал многоопытный папа? Правильно: он посоветовал лишить водителя прав и не заморачиваться.
Но судья не послушал совета и отказал в иске. Хотя обычно практика рассмотрения подобных дел в российских судах процентов на 99% обвинительная, а аргументация проста, как полосатая «гаишная» палка: мол, у сотрудника не было личных мотивов для обвинения водителя в нарушении правил, а потому сотрудник прав, а водитель – нет.
Инспектор был несколько обескуражен произошедшим, но не отчаялся. Он написал куда следует: мол, судья принял «странное решение». Через некоторое время судье позвонили. Нет, не из вышестоящего органа, не из органа надзора. Не из ГИБДД и вообще не из МВД. Ему позвонили из «конторы». Говорили вежливо, но доходчиво. Мол, поступил нам сигнал про ваше странное решение. И мы приняли его к сведению, приняли совершенно серьезно. Хотя у судьи в кабинете давно уже установлена камера. И в коридоре суда – тоже камеры. И на всех этих камерах можно просмотреть все разговоры судьи, попытавшись отыскать там признаки «странности решения». Но люди из «конторы» не стали этого делать. Они не стали проводить расследования. Они просто сказали судье: «На первый раз мы вас «отпускаем». Так и сказали – «отпускаем». Но впредь, пожалуйста, выносите по подобным делам такие решения, которые у нас принято выносить.
Этот судья не ушел в отставку. Он продолжает работать. Наверное, в подобных делах он теперь действительно будет выносить такие решения, каковые приняты в данной системе. А если взбунтуется, то система его вышибет. Система отлично знает среду, в которой она работает. Люди, управляющие системой, давно уже поняли, что прогнила не только «голова рыбы», но и вся эта рыба до самого кончика хвоста. Система исходит из своей непоколебимой веры в то, что всяк плетущийся в «гнилом хвосте» только и мечтает переползти, перескочить в «гниющую голову», чтобы там дать себе волю и насладиться своей долей отхваченной гнилостной, но все еще питательной плоти. Поучаствовать, так сказать, в разделе все еще не съеденного до конца пирога. Мол, на наш век хватит, после нас хоть потоп, да здравствует пир во время чумы!
Система воспринимает это огромное количество «договорившихся» с ней людей, это огромное количество попутчиков, видящих ее, систему, исключительно как источник наживы и средства для «распила», но никак не средства проведения в жизнь неких принципов общественно блага, — она воспринимает их всех как свою силу, как признак стабильности и как гарантию своего долголетия. Но она не видит при этом своей главной, смертельной слабости, грозящей ей гибелью, крахом в любой момент появления серьезных внутренних объективных трудностей, разлада или серьезного вызова извне: никакая орда попутчиков не сможет компенсировать отсутствие сколь-либо сплоченной и значимой группы людей, которые бы искренне верили в саму систему, в ее справедливость. Притом были бы готовы честно работать во имя такой веры.
