Воин без дивизий

«Подумаешь, папа! А сколько у него дивизий?» – примерно так пренебрежительно говорил об одном из предшественников Иоанна Павла II генералиссимус Сталин премьер-министру Черчиллю. Если бы он только знал, что созданная им восточноевропейская империя рухнет менее через полвека после произнесения этих слов. И что одну из ведущих ролей в ее падении сыграет поляк Кароль Войтыла, который стал священником в 1946 году, когда Европа уже раскололась на два непримиримых лагеря, поляк, в руках которого как раз и окажется сила, не снившаяся ни одному коммунистическому вождю, в том числе и самому товарищу Сталину.

Его роль в борьбе против коммунизма была скорее символическая. И моральная. ВСЕГО ЛИШЬ. И мораль, сила духа оказались могущественнее всех дивизий.
В оккупированной немцами Польше он не участвовал в партизанском движении и вообще не брал в руки оружие. Всего лишь играл в самодеятельном театре. Всего лишь писал стихи и учился в подпольной семинарии. Хотя как-то раз едва избежал ареста.

У новых коммунистических польских властей он не вызвал никаких подозрений в недостаточной благонадежности. «Кураторы» из Польской объединенной рабочей партии ничуть не насторожились, когда Войтыла стал архиепископом Кракова в 1963-м. Его считали ВСЕГО ЛИШЬ аполитичным мечтателем и поэтом. Он писал книги и пьесы – но не о политике, а о любви и становлении человеческой личности. Это – как же все-таки недальновидно это было с их стороны! — сочли не опасным.

Не сильно всполошились по эту сторону железного занавеса и в 1978-м, когда впервые за более чем 450 лет папой римским стал не итальянец. Более того, славянин. И даже когда через год после своего избрания Иоанн Павел II приезжал в Польшу, тот визит власти не сочли чем-то смертельно для себя страшным.

И действительно, ну и что с того, что люди за сутки занимали места на главной площади Варшавы, где должен был служить мессу папа. Что несли туда цветы. Что вдруг почувствовали свое некое внутренне единство. И – ВСЕГО ЛИШЬ! – некую внутреннюю моральную солидарность друг с другом.

А когда он закончил мессу словами молитвы «за преображение лика Земли», по толпе пронесся не то крик, не то многотысячный стон, не то какой-то энергетический разряд.

И уже через год в Польше была «Солидарность». На улицы вышли миллионы людей, которые сказали правителям: «Вы нас достали!» И те уже не стали – потому что уже не могли – стрелять в ответ, как это было в Лодзи в начале 70-х.

И стало понятно, что именно он имел в виду под «преображением лика Земли».

И даже когда генерал Войцех Ярузельский в 81-м году ввел в стране военное положение, а папа римский в ответ на это открыто вовсе не призывал поляков к восстанию (он, по сути, призвал их ВСЕГО ЛИШЬ к мирному «несотрудничеству с режимом»), даже тогда было ясно, что уже происходит что-то не то. Что дивизии не помогают. И не помогут. И что режим вскоре падет. И что падет он более или менее мирно. ВСЕГО ЛИШЬ потому, что потерпел моральное поражение, потому что морально разложился, потому что его противники были морально сильнее.

Ровно так же все потом произошло во всех без исключения соцстранах. Разве что в Румынии нашелся отмороженный спецназ. Но и там сопротивление длилось даже не дни – часы.

Возможно, самые проницательные апологеты коммунизма все же спохватились: говорят, за покушением турецкого террориста на папу стояли болгарские спецслужбы, а за теми… Впрочем, случай распорядился иначе. Или, быть может, уже было все равно поздно.

Он объездил 129 стран, став самым «путешествующим» папой в истории. Его публичные мессы становились своеобразным «религиозным хеппенингом», собирая десятки, сотни тысяч людей и подчас ставя местных правителей в неловкое положение – ВСЕГО ЛИШЬ скрытых в его тени муляжей-декораций. Они в этой тени как-то съеживались под давлением поднимавшегося людского осознания того, что высший суд все равно останется высшим. И судить там будут совсем не по тем законам, по которым принято судить грешных людей грешными же их правителями. И сила их, мирских правителей, власти сгибалась и меркла перед силой его, проповедника, духа.

На его еженедельные мессы на площади Святого Петра в Риме паломники ехали со всего света. Всегда какие-нибудь делегации удостаивались чести постоять рядом с понтификом. Он обращался к ним на их родном языке (коих весьма прилично знал шесть, а на некоторых других мог прочесть молитву), а они ему дарили какие-то свои поделки либо что-то такое исполняли-пели-танцевали. Он объезжал площадь (после покушения – на специальном папамобиле), а люди целовали или просто пожимали ему руку. Часто просто фотографировали «в лицо». Он не обижался.

Ни один папа до него не исполнял своей роли столь харизматично, пытаясь соединить проповедь с популизмом, с тем, что обычно называется «выборные технологии». Он стал первым папой-шоуменом в истории, артистично использовавшим самые современные средства коммуникации. Поэтому он вполне мог появиться на футбольном матче, мог записать диск с рэпером, уже в зрелом возрасте встать на горные лыжи, а у себя в покоях позволять посетителям танцевать брейк-данс.

Он обращался к пастве с проповедями и воззваниями, отражавшими его мнение по поводу тех вопросов, которые человечество считало больными: в благополучных странах Запада он обращал внимание на опасности глобального неравенства Севера и Юга, на бездуховность чрезмерного потребительства, боролся за восстановление и чистоту семейных ценностей. Он выступал против американских войн в Ираке и всяких других войн тоже.

Иоанн Павел II стал первым папой, выступившим в протестантской церкви, первым папой, посетившим синагогу и мечеть, положив конец вековой традиции католического церковного антисемитизма (и покаявшись за это), стараясь наладить отношения с «бурлящим», пассионарным исламом. И при этом он отрицал возможность спасения человеческой души иначе, как посредством христианской церкви и никакой другой. И при этом канонизировал своего предшественника времен Второй мировой войны папу Пия XXII, который, считается, как минимум, безмолвствовал по поводу творившегося в Европе холокоста.

Став беспредельным, если судить по прежним католическим меркам, популистом по форме своего служения Богу и людям, и прежде всего именно таким образом «вталкивая» католическую церковь в современный, стремительно меняющийся мир, понтифик всегда оставался на крайне консервативных позициях. Его мораль никак было нельзя назвать моралью реформатора (церкви и общества). Его позиция относительно разводов, абортов, контрацепции, противостояние идее рукоположения женщин-священников есть самый что ни на есть консерватизм. На его фоне даже такие, как Буш, будут смотреться либералами. При нем католическая церковь энергично выступала против популяризации и распространения презервативов даже среди беднейших слоев населения пораженной СПИДом Африки, несмотря на то что папу за это обвинили в «предательстве интересов бедных», а сам он «противоестественные методы контрацепции» поставил в один ряд с геноцидом. Тем самым, считается, оттолкнув от себя многих верующих в развитых странах.

Его консерватизм в теологии и общественных взглядах, как ни парадоксально, ни один даже самый последовательный его критик не посмел назвать мракобесием. Наверное, главной причиной тому – его истовая искренность, самоотверженность и нацеленность непременно на светлое и жизнеутверждающее. Как он это понимал и старался искренне убедить в этом других. Он не был обличающим Савонаролой, раз и навсегда взяв на себя роль терпеливого и доброжелательно настроенного наставника, умевшего обаять подчас даже не стотысячные – миллионные толпы внимавших ему людей.

За свой консерватизм, в том числе и в теологии, он подвергался довольно сильной критике со стороны либерально настроенных слоев католических священнослужителей. Они считали Иоанна Павла II слишком «ортодоксальным», виновным в том, что католическая церковь не в полной мере отвечает на вызовы XXI века, что она не реформируется. Многие были недовольны также высокой централизацией власти внутрицерковной иерархии, недостатком автономии местных церквей.

Впрочем, у консерваторов, с другой стороны, вызывали критическое раздражение его нескончаемые тяжелейшие путешествия по миру, сделавшие его едва ли не самым узнаваемым лицом на планете и едва ли не самым большим моральным авторитетом. Но при этом исказившим созданный к XX веку образ «здоровой и богатой церкви», заменившим его (и как бы затмив институт самой церкви) культом папы как просто некоей «поп-знаменитости» на манер голливудских звезд.

…Иоанн Павел II очень хотел приехать в Россию. Но уже никогда не приедет. Его не раз приглашали власти светские (Горбачев, Ельцин и Путин), но не пустили иерархи Русской православной церкви. Церкви, которая в последнее время пользуется все более откровенной государственной поддержкой. И которая, даже несмотря на это (а может, как раз именно поэтому?), все никак не может восстановить свое былое моральное и духовное влияние в обществе, встроиться в современную жизнь и начать говорить с паствой на понятные ей темы и, главное, не на мертвом, а на понятном ей языке.

Наверное, именно в этом причины опасений, которые двигали теми, кто выступал против приезда папы в Россию: эти люди боялись, что сила его духа может подвергнуть сомнению силу их власти.

Они испугались ВСЕГО ЛИШЬ его cлова. Которое еще отзовется.