Цивилизация
— Вы поняли, кем были террористы по национальности?
— Не могу точно сказать национальность всех этих тварей, но те голоса, которые я слышала, они были с явно кавказским акцентом. Даже так: я могу отличить специфический акцент чеченцев и ингушей, потому что по-русски они говорят очень необычно, по-своему. Чего не могу точно сказать, так это чеченцы они были или ингуши, но или те, или другие — точно, так как их акцент я не перепутаю ни с каким другим.
— А лица, они были открыты?
— У некоторых лица всегда были в масках, но у большинства нет.
— Не было ли среди них лиц других национальностей? Арабов, например, негров или еще кого-то?
— Из тех, кого я смогла разглядеть, были только кавказского типа лица. Ну, может быть, я чего-то не помню. Все мысли были только о том, как оттуда выбраться и как спасти детей.
— Они выдвигали какие-либо требования?
— Они требовали вызвать к себе Дзасохова, Рошаля, Аслаханова, Зязикова. Требовали выпустить из тюрьмы тех, кто в июне сделал теракт в Назрани, говорили, что это их товарищи близкие. Еще они говорили, что не выпустят ни одного человека до тех пор, пока Путин не выведет войска из Чечни и не подаст в отставку, они хотели независимости Чечни. А еще вот что вспомнила. Вообще не сложилось впечатление, что они были смертниками. Они не хотели умирать, точно. Человеку, который собирается умереть, все равно, что с ним сделают. Наши говорили им, что будет штурм, что ворвутся войска и всех их поубивают. А они смеялись и отвечали, что мы нашим властям не нужны и что если будет штурм, они всех заложников убьют, а сами смоются по-быстрому в Чечню.
— А как они называли себя в разговорах друг с другом? Что говорили о себе?
— Не помню… Но кого-то одного они называли «Абдулла», видно было, что относились к нему с уважением. Но с еще большим уважением и почетом они относились к тому, кого называли «полковник», наверное, он там главным был. Помню, с каким презрением они рассказывали о том, как пробрались в Осетию. Всюду они давали взятки, и причем с какой-то ужасной… не знаю, гордостью, что ли или презрением это назвать… короче, сказали, что думали, что это им больше денег будет стоить — сюда приехать, они заплатили на постах меньше, чем думали.
— Еще что-нибудь о себе говорили?
— Нет, вроде больше ничего…
— Были ли у них конфликты в группе? Ссорились ли они? Друг друга не убивали?
— Иногда они переходили на повышенный тон в разговорах между собой, но я не видела, как кто-то кого-то убивал. Ко мне приходили мои родственники, навестить меня, и рассказали, что в СМИ есть информация, что главарь банды этой убил тех, кому не нравилось, что взяли детей в заложники. Но я сама этого не видела.
— Не показалось ли вам, что террористы были наркоманами?
— Да, я подумала об этом в какой-то момент. Дело в том, что у них резко менялось настроение, волнами как-то. То более-менее хорошее, то они резко ожесточались. Один раз я разглядела «бабочку» на руке одного террориста.
— При заложниках они не кололись?
— Нет, я не видела.
— Они вам сообщали какие-то подробности о переговорах?
— На второй день, как я уже говорила, они резко стали злыми, стали говорить, что мы не нужны нашему руководству, что с ними не хотят переговоры вести. Они требовали Дзасохова к себе, он не пришел. И после этого стали говорить, что мы не нужны властям и о нас все забыли.
— А как начался штурм?
— С утра была перестрелка. Они вообще постоянно стреляли. Для того с самого начала и окна выбили. Еще сказали, что как «Норд-Ост» их не возьмут, потому что окна выбили, газ будет выветриваться. Штурм начался с того, что разорвался один из зарядов, подвешенных в спортзале. На веревке, между баскетбольными кольцами натянутой, были укреплены бутылки со взрывчаткой. Они их некоторые привязали к веревке, некоторые скотчем укрепили. Я помню, что что-то там наверху взорвалось, наверное, одна из этих бутылок. Мне вдруг стало очень страшно, страшнее, чем когда только захватили нас.
— А кто появился первым в здании спортзала? Люди в форме или в гражданском?
— Этого не скажу, не видела. Помню, что после взрыва они похватали детей и часть убежала, а часть стала стричь бороды, укрываясь детьми.
— Стричь бороды?
— Это точно. Потом на какой-то момент я, наверное, потеряла сознание, потому что ничего не помню. Помню, как меня поднял какой-то мужчина, не военный, и понес куда-то.
