Цивилизация
Наверное, ни в одном театре не цитировали Библию так часто, как в «Гоголь-центре» на постановке пьесы «(М)ученик» Мариуса фон Майенбурга. Каждая сентенция снабжается указанием книги, главы и стиха — огромные буквы проецируются на белую стену. Нет, не то чтобы Кирилл Серебренников встретился с Господом и хочет его всем показать. Даже наоборот, герои премьеры произносят нечто настолько шокирующее, настолько жестокое, настолько не соответствующее представлению о «религии любви», что режиссеру приходится подтверждать документально, что в Писании все именно так и есть.
Фабула пьесы хорошо описывается уже ее российским прокатным названием, описывающим трансформацию школьника Вениамина из «нормального трудного подростка» в настоящего радикала, правдоискателя и правдоговорителя с Богом в сердце и Библией в руках, — на глазах своих одноклассников и учителей и при тесном с ними взаимодействии. У Вениамина появляется последователь — калека-изгой, которого наставник обещает исцелить силой молитвы.
Но миссионер находит и врага: школьный психолог — она же преподаватель биологии — старается решить проблему мальчика и встречает резкий отпор. Новый пророк готов вступиться за свою веру и не остановится даже перед преступлением.
Мариус фон Майенбург — штатный драматург берлинского «Шаубюне» и соратник его руководителя Томаса Остермайера, лидера европейской режиссуры, — мало-помалу становится главным немецким автором и на нашей сцене. В 2010 году его пьесу «Урод» поставил театр «Практика». А в начале этого сезона в Театре наций вышел «Камень» Филиппа Григорьяна. И это была странная встреча. Григорьян занимается сложным визуальным театром, делает на сцене фантастические, парадоксальные картины;
Майенбург — социальный аналитик, аккуратный, сдержанный и точный.
«Камень» Театра наций оказался чем-то вроде комикса по пьесе: самый заурядный бюргер, ветеринар, сочувствующий Гитлеру, превратился в эсэсовца с перекошенным лицом и орлом под мышкой (обыватель-нацист в оригинале у Майенбурга, пожалуй, был даже пострашнее).
Теперь к этой компании присоединился Кирилл Серебренников — пьеса «(М)ученик» появилась в планах «Гоголь-центра» всего несколько месяцев назад, и вот уже вышла на сцене.
Режиссер просто не мог пройти мимо: школьник-фанатик со Святым Писанием показался ему слишком своевременным героем.
К тому же Серебренников, некоторое время назад объявивший о наступлении в своей творческой биографии «времени прямых высказываний», нуждался в таком драматурге, как Майенбург, — сосредоточенном вокруг одной, четко сформулированной проблемы.
Несмотря на то что руководитель «Гоголь-центра» всегда был сугубо социальным автором, общественная тема в его исполнении раньше была более расплывчатой: его спектакли нулевых — скорее обобщения, сложносочиненные образы реальности. Но Серебренников, который мыслил аллюзиями, метафорами, многозначными символами, Серебренников — постановщик «Господ Головлевых» и «Мертвых душ», на время отступил. Его, сегодняшнего режиссера, интересует конкретное общественное явление.
«Отморозки», «Идиоты», «(М)ученик» — линия спектаклей, за которыми стоит совершенно внятный повод.
Это случаи, когда героев — поименно — можно найти в новостях: вот молодые радикальные оппозиционеры (читай: нацболы), вот еще молодые люди, которые занимаются художественным акционизмом (Pussy Riot), а теперь и другие молодые люди, которые занимаются православным активизмом (нужно ли говорить, что в постановке «Гоголь-центра» действие происходит не в Германии, а в России?).
Театральный язык Серебренникова менялся вместе с характером его высказываний. В «Отморозках» еще можно разглядеть его прежний почерк: тут и полицейские решетки — визуализация атмосферы в обществе; и гроб, обитый красным, — мертвая ноша героя; и фирменная отсылка к «Гамлету», которую режиссер когда-то прятал в каждом спектакле. Со всем этим решительно покончили «Идиоты», вдохновленные, по словам Серебренникова, не только фильмом Ларса фон Триера, но и его манифестом «Догма».
Никаких «придумок», никаких «символов», никакой «театральности» — строгое представление на нескольких квадратных метрах паркетного пола.
В «(М)ученике» — та же прямота мысли и формы. Пространство — почти бытовое: обыкновенный театральный павильон, унылым цветом стен обозначающий школу. Так мало общего с декорацией «Мертвых душ» — та была сама по себе сложным поэтическим высказыванием о Гоголе. И хотя недавно Серебренников восстановил ее для новой редакции спектакля — в его последних работах лирика уступает место анализу.
Драматург и режиссер исследуют реакцию инертного общества на религиозную агрессию. Сами же мотивы школьника-экстремиста не волнуют ни того, ни другого:
артист «Седьмой студии» Никита Кукушкин, парень с ангельским лицом, играет абсолютно непрозрачного персонажа, которого априори нельзя понять, тем более — посочувствовать ему.
Что руководило мальчиком Вениамином, когда и как он превратился в фанатика, мы не знаем. Был «нормальный трудный подросток» — и тут, на тебе, заговорил библейскими цитатами. Интересно, что и пьеса «Урод» начиналась тем, что Летте, парадоксальным образом не подозревавший о своем уродстве, внезапно понимал, насколько он безобразен. Майенбурга интересовало то, что последует за самоопределением «я — урод». Открывающая сцена «(М)ученика» — тоже своего рода каминг-аут: наконец-то мать выпытывает у сына, с чего это он пропускает занятия и вообще стал странным.
Признание развязывает Вениамину руки: в школе он больше не скрывает своих убеждений и тут же разворачивает серию протестов.
Заплыв в одежде на физкультуре — против одноклассниц в бикини. Стриптиз на уроке биологии — против сексуального просвещения. Танцы в маске гориллы — против учения Дарвина, как же без этого.
Поединок школьника-фанатика с атеистской-либералкой, преподающей биологию, действительно поединок: в этом учебном заведении они — единственные люди с убеждениями.
Педагогический состав во главе с директором старой закалки (прима театра Светлана Брагарник) не знает, какую сторону выбрать: их и мальчик-юродивый пугает, но и прогрессивная биологичка со своим сексуальным просвещением им не по нраву; исполняющая эту роль Виктория Исакова играет драму интеллигента, которому приходится говорить с глухими, — роль героическая и, наверное, лучшая в спектакле).
Директриса — та вообще только и ждет, чтобы закончить педсовет и распить бутылку коньячку с подружкой-завучем. Как и везде, в вопросе религии обыватели предпочитают компромисс, которого, конечно, достичь нельзя: как бы ни хотелось и нашим и вашим, чтобы в курсе биологии был и креационизм, и дарвинизм, на это не пойдут ни поборники веры, ни популяризаторы науки.
На фоне Вениамина совершенно сливается со школьным персоналом даже отец Всеволод, преподаватель ОПК (Алексей Девотченко в накладной бороде — главный аттракцион спектакля).
Хотя батюшка и носит имя воинственного протоиерея Чаплина, он не спешит принимать сторону маленького крестоносца: тот не признает ни одной христианской церкви и ставит им в пример другие религии, где остались люди, готовые умирать и убивать за веру.
Тем не менее конформизм пасует именно перед фанатиком — к такому выводу приходит пьеса Майенбурга. В конце концов Вениамин добивается своего: учителя биологии в лицо называют позором школы и увольняют. Учительница отказывается уходить — и прибивает кеды гвоздями к полу, как будто отвечая этим жестом на двухметровый крест, сколоченный ее недоброжелателем и оказавшийся наутро на школьной стене. И становится ясно, что вынесенное в название слово «мученик» относится только к ней.
