Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Просто трудно

В прокат вышел фильм Алексея Германа-старшего «Трудно быть богом», на съемки которого ушло 15 лет

В прокат вышел фильм «Трудно быть богом» — картина Алексея Германа-старшего по одноименной повести братьев Стругацких, ставшая последней для режиссера. О самом легендарном кинодолгострое сказано и написано уже столько, что больше хочется разобраться в сказанном и написанном, а не в фильме.

Любой человек, проявлявший хоть сколько-нибудь интереса к картине, которую полтора десятка лет снимал по мотивам повести братьев Стругацких режиссер Алексей Герман-старший, может задолго до просмотра знать, что зрелище вышло непростое, а для многих даже и мучительное. Что физиологизм показанного зашкаливает, что экран заполонили нечистоты и босховские рожи, что сюжет в этом месиве разберет лишь тот, кто уже с ним знаком,

что атмосфера гниения и разложения передана виртуозно.

После осенней премьеры на Римском кинофестивале отзывы в российской прессе повышали планку ожиданий эпитетами «гениальный» и «шедевральный». Не знакомые с первоисточником западные критики отреагировали сдержаннее,

был еще текст Умберто Эко, который заканчивался словами: «Приятного вам путешествия в ад».

Опять же многие вспомнили про ад Босха. Про него часто вспоминают, когда говорят о Германе.

Если отвлечься от книги Стругацких (а лучше бы в данном случае забыть о ней вовсе), то из скупого закадрового комментария мы узнаем, что Арканар — одна из нескольких планет, на которых общество проходит стадию развития, похожую на Средневековье. Только вот проглянувшее Возрождение оказалось здесь буквально утоплено в лужах и нужниках:

книги жгут, умников мочат в сортирах.

Ад Босха — это как раз Возрождение, Северное, часто сдержанное в тонах, но богатое на инфернальные образы, скорее занимательные для современного зрителя, чем страшные. А еще Северное Возрождение — это картинки из жизни, как в «Охотниках на снегу» Питера Брейгеля Старшего и его же кисти «Детские игры», и портреты, на которые похожи лица из фильма не меньше, чем на персонажей Босха.

Германа, который, подобно фламандским живописцам, упоминается с уточнением «старший», соблазнительно сравнивать с Босхом и Брейгелем, но не следует отождествлять. Его ад и мир другие — это утопающее в старом добром ультранасилии Средневековье без всякой надежды на Возрождение.

Без цветистого «Сада земных наслаждений» и без умиротворенного «Зимнего пейзажа с конькобежцами и ловушкой для птиц», один только сплошной «Триумф смерти» в серых тонах черно-белого изображения. Да еще тянущиеся через полотно «Слепые» с калечными «Попрошайками» на костылях.

Интересно, что описанный многими визуальный и звуковой хаос показанного мира выстраивался столь тщательно, что режиссер не успел при жизни закончить работу, и сведение звуковых дорожек, на которых бормочут, мычат, дико смеются, отхаркивают, выливают помои, хрипят, испражняются и роняют увязающие в шуме реплики, продолжали сын Алексей Герман-младший вместе со Светланой Кармалитой, женой и соавтором Германа-старшего.

Фильм хвалят за радикальность отказа от сюжетности, повествовательности, но эта радикальность выглядит не только всепоглощающей, но и архаичной. В 2014 году восхищаться отказом от нарратива странно. Искать в показанном высказывание о какой-либо реальности, кроме порожденной большим автором, странно не менее:

этот мир более всего похож на визуализированную клиническую депрессию, на столикую деменцию, на задокументированное умирание неизлечимо больного скопища, которое и обществом-то не назовешь, от раковой опухоли.

Три часа смотреть на вязкое отчаяние, в котором стерлись слова, а остались вышеперечисленные звуки и копошащиеся, сливающиеся в единое тела, — опыт, который может быть интересен. Но вряд ли из него можно что-то извлечь, если только не радость или какое-то другое, более уместное здесь чувство от совпадения с автором в ощущениях.

Совпасть не хотелось бы. Герман уподобляется средневековому алхимику, но

место философского камня у него занимает концентрированная, кристаллизованная, очищенная от примесей человеческая жестокость. Для приговора человечеству, не арканарскому, но земному, да и для предостережения получается слишком абстрактно.

Физиологическая конкретность, избыточность превращают переживание реального в абсолютную абстракцию. Прием пожирает высказывание, а любые интерпретационные метаконструкции оказываются не способны преодолеть равнодушное отношение к представленному взгляду.

Камера, в которую регулярно заглядывают обитатели германовской преисподней, затягивает в пространство за экраном, но ничто там не вызывает ни отторжения, ни другой живой реакции.

Автор самоустранился в качестве рассказчика, но навязывает свою волю, заставляя всматриваться в созданный им мир, однако предельно вещественному этому миру не хватает реальности.

Реальность — это не вещи, но их сборка, взаимодействие, сосуществование, связи между вещами, устанавливаемые тем, кто смотрит, а значит, уже действует. Герман оставляет зрителя один на один с миром вещей, собрать из которых реальность затруднительно:

энтропия разъела этот мир до того, как мы в него вошли.

Это сильный художественный жест, но «сильный» — не всегда комплимент.

Еще одна проблема заключается в том, что этот фильм полностью выстроился в коллективном воображаемом за долгие годы разговоров о нем. Лет семь назад в памяти осела невесть где услышанная или прочитанная история о том, как Герман на протяжении месяца снимает одну короткую сцену,

потому что ему нужно, чтобы сумасшедший посмотрел в камеру определенным образом в определенный момент, когда солнце светит тоже как-то определенно.

Поскольку заставить сумасшедшего, солнце и всю композицию действовать согласованно было невозможно, Герман терпеливо переснимал сцену раз за разом.

Представление о материальной среде, выстраиваемой на площадке по воле Германа, и о тех лицах, которые режиссер в эту среду помещал, подкинул пару лет назад неигровой фильм швейцарца Антуана Каттина, который в какой-то момент получил доступ на съемочную площадку.

В своем наблюдении документалист транслировал атмосферу вялотекущего творческого ада, где процесс давно поглотил маячащий где-то в будущем, которое никогда не наступит, результат в виде готового фильма.

В итоге увиденный фильм мало чем отличается от заранее сложившегося представления о нем.

В том, что Герман при жизни так и не закончил эту работу, тоже можно увидеть смысл: его фильма не существует. И каждый, кто о нем пишет, называет ли он его гениальным или пытается развенчать миф, сложившийся задолго до появления картины на экранах, пишет о том фильме, который сложился в его голове не в результате просмотра, но в результате долгого пребывания в мифопоэтическом пространстве этой картины.

Новости и материалы
Осужденный за изнасилование Дани Алвес закатил вечеринку после выхода из тюрьмы
В Севастополе временно перекрывали рейд
Лавров заявил, что миссия Евросоюза в Армении превращается в миссию НАТО
Mia Boyka рассказала о религиозных запретах и наставлениях матери
Эксперты оценили перспективы создания аналога PlayStation и Xbox в России
Дубцова ответила на слухи о прекращении гастролей после теракта в «Крокусе»
Зендая кардинально сменила имидж и показала результат
Раскрыты примерные сроки и стоимость выпуска российских игровых приставок
Украина получила от Германии за месяц 18 тысяч артиллерийских боеприпасов
Террористов привезли на следственные действия к «Крокусу»
Роскомнадзор не видит необходимости в ограничении работы Telegram в России
В российском городе рухнула бетонная перегородка подъезда многоэтажки
ЦСКА расторг контракт с Федотовым
Садальский предположил, почему Галкин собирает полные залы за рубежом
В Белом доме заявили, что США передавали РФ данные об угрозе теракта
Мостовой считает, что «Спартак» может побороться за медали РПЛ
Представлен Samsung Galaxy M55 с лучшей селфи-камерой в истории компании
В Госдуме рассказали, как самозанятым увеличить будущую пенсию
Все новости