Цивилизация
На недавно завершившемся фестивале независимого кино «Сандэнс» в Парк-Сити российский режиссер Алексей Попогребский был членом жюри конкурса мирового кино. Вернувшись с фестиваля, режиссер рассказал «Парку культуры» о том, почему секс стал главной темой малобюджетного кино, о затишье в мировом кино и всплеске активности на российских улицах.
— Говорят, что на «Сандэнсе» год за годом засилье фильмов про отношения...
— Секс и отношения (то есть не обязательно секс порнографический) — это вообще красная нить всего фестиваля и международного конкурса тоже. Потому что у нас все победители, если вдуматься, вроде как про секс (кроме одного, где он тоже есть, но главной темой все-таки стали наркотики). Рок-н-ролла только не было, а так — sex, drugs... В принципе это магистральная линия всего независимого кино, в том числе и потому, что это недорого.
— Секс — он ведь дешевле, чем космос...
— Намного. Выходит, для малобюджетного кино секс — экономически оправданная тема.
— Американское независимое кино в этом и других смыслах чем-нибудь отличается от, например, европейского, российского?
— А независимое кино — это по определению кино американское. Потому что когда говорят «независимое европейское кино» или, тем паче, «независимое российское кино», то возникает вопрос: «А что это такое?» Независимое кино снимается вне системы студий. Студийная система в Америке — устоявшийся институт, и то, что создается вне его, очень четко определяется как «инди». В Европе и у нас, за редким исключением, всё — «инди». Но «независимость» от кого? В Европе мы зависим от кучи государственных фондов, так же как в России мы зависим от Министерства культуры и Фонда кино. Нас называют ругательным словом «артхаус», в Америке придумали местную категорию «инди».
— К вопросу о зависимости: у нас же почти каждый, кто хочет снять «артхаусный» фильм, идет, наверное, в компанию «Коктебель» к Роману Борисевичу и говорит: «Вот, у меня новый сценарий...»
— Бедный Роман Борисевич!
— Никому не отказывает...
— Нет-нет (смеется), нееееет, нееееет!
— Не так просто уговорить Романа Борисевича?
— Практически невозможно.
— А на том же «Сандэнсе» (и еще на втором важном американском фестивале независимого кино South By Southwest) регулярно возникают фильмы, которые сняты на заднем дворе с бюджетом в 20–30 тысяч долларов. А смотрятся при этом дико здорово. Не в том смысле, что как интересное любительское кино, а безотносительно своих бюджетов и без скидок на бедность — это же не отдельные ростки, а системное явление. У нас такое возможно?
— Это вопрос культуры в прикладном смысле, культуры производства и работы. У нас другая совершенно культура. Как в шутке: сколько ни пытались сделать [советские специалисты] стиральную машину, все время получался автомат Калашникова. Банальную вещь скажу сейчас, но на конечный результат в работе над фильмом влияют декоратор, осветитель и все остальные. Это не значит, что у нас с «качеством» плохо — как раз по качеству у нас бывает очень хорошо. Но культура рассказа историй, культура обращения с материалом в Америке другая: там все пропитано духом студийным. Когда это транслируется на инди-истории, все равно ты смотришь и понимаешь, что они имеют то качество сборки, которое зачастую имеет студийный продукт. У нас — я сейчас имею в виду в Европе, — больше развита культура штучной, ручной работы. Иногда она дает довольно корявые поделки, порой — какие-то шедевры, которые непонятно как сделаны.
Когда непонятно, как сделано, — это, скорее, европейская вещь. А про американское инди всегда понятно, как оно сделано, но иногда оно вызывает восхищение, потому что сделано очень круто. У нас появляются осторожные ростки и низкобюджетного, и безбюджетного кино, но я, правда, в прошлом году ничего не смотрел. А из более раннего «Неадекватные люди» были типичным инди-проектом, по всем признакам. А так, на «Кинотавре» каждый год вылезает пара фильмов, которые сделаны а-ля американское инди, но все равно мертвечина и фигня. Не буду называть имен, чтобы никого не обидеть.
— Фестивальная культура в Штатах тоже отличается от нашей и от европейской?
— Полные залы. На самых неочевидных фильмах. Там же не только фестивальная публика, но и очень много местных жителей, которые приезжают из Солт-Лейк-Сити на сеансы. А Солт-Лейк-Сити — это такая глубинка американская, так что люди не искушены в «высоком искусстве», зато смотрят фильмы с правильным к ним отношением. Не таким, мол, если что-то непонятно, то значит, с этим кино что-то не так; наоборот, если непонятно, то, наверное, нужно еще подумать. Мне это нравится. Американцы (вообще, как нация) очень наивны и открыты новому. Так же и кино смотрят — непосредственно, без снобизма и отчасти европейской (и уж точно российской) пресыщенности. У нас появилась возможность смотреть зарубежные фильмы, и мы теперь воспринимаем себя знатоками и экспертами. Поэтому, если нам показывают что-то, что ниже нашего изысканного вкуса, мы этого никогда никому не простим. На самом деле такой подход ограничивает восприятие.
— При этом на авторское кино наши зрители ходят не слишком активно...
— Значительная часть зрителей, которым интересны такие фильмы, сидит дома и скачивает их в торрентах. Потому что не нужно куда-то ехать, не нужно иногда страдать из-за глупых соседей по залу. В Америке процент людей, которые скачивают фильмы в торрентах, наверное, гораздо меньше. Там фильмы имеют возможность реально заработать в интернете. Редфорд (основатель и директор «Сандэнса». — «Парк культуры») в первые дни фестиваля говорил о том, что самая важная для них программа сейчас — это инициатива организации показов video on demand тех фильмов, которые участвовали в «Сандэнсе», но не получили дистрибуцию. Поскольку бренд «Сандэнс» мощный (есть уже и свой телеканал), то, думаю, это правильная мысль. Под этим брендом можно запустить видеопортал, куда люди будут ходить и смотреть эти фильмы.
— Может, стоит использовать уже существующие площадки, типа артхаусного сайта Mubi, где можно было бы специальные программы фестивальные выкладывать?
— У Mubi маленькая аудитория. Мы как раз с Джулией Ормонд обсуждали это: ее сейчас очень интересует вопрос, как организовать прокат независимых фильмов в интернете. Есть ощущение, что Mubi вышел на какой-то предел количества пользователей и на нем завис. Аудитория может быть гораздо больше. У «Сандэнса» есть такая возможность, потому что есть бренд, который знает огромное количество людей.
— С кем еще и на какие темы удалось пообщаться?
— Всего в жюри разных конкурсных программ в этом году 22 человека было, сразу не сориентируешься. Полтора часа мы ехали в машине, разговаривали с интересным мужиком, а потом оказалось, что этот мужик создал Бивиса и Батхеда. Я рассказал ему, что они стали русскими национальными героями — его это очень порадовало. Потом откуда-то возник актер Энтони Маки, он опоздал к началу работы жюри американского конкурса. Наше жюри очень порадовало. Ричард Пенья — директор Нью-Йоркского фестиваля, который не конкурсный, но очень престижный: выбирает каждый год порядка пятнадцати самых прямо вот лучших фильмов и показывает. Он президент кинообщества в Линкольн-центре, человек редких и невероятных познаний в кино — говорит на восьми языках, включая русский, знает лично Алексея Германа, Наума Клеймана (пользуясь случаем, передаю им от него привет). Поговоришь с ним и думаешь: «Как хорошо он знает русское кино — как минимум не хуже, чем я». А потом выясняется, что он так же хорошо знает, к примеру, турецкое кино, не говоря уж о латиноамериканском, курс по которому он читает в Колумбийском университете. Ну и Джулия Ормонд — редчайшее сочетание: красивая женщина, хорошая актриса и очень умный человек.
— Решение единогласно принимали?
— Нет — и слава богу: единогласные решения — это очень скучно. Хотя сами организаторы признавали, что какого-то яркого и исключительного фильма не было (обычно именно такие и поляризуют мнения). Но это происходит, когда в жюри оказываются люди не с разными вкусами даже, а с разными платформами. У нас в жюри были люди (себя я тоже включаю) насмотренные, со вкусом, знающие кино, поэтому вряд ли бы нас что-то настолько разъединяло. В любом случае фильмов, которые вызывали бы «ах!», не было. Зато средний уровень был очень приличный. Не было ни одной картины, которая вызывала бы желание посмотреть на отборщиков и сказать: «Ребята, вы чего?!» У каждого были свои фавориты, но желания биться с шашками наголо не было.
— Почему в итоге договорились наградить главным призом фильм «Виолета отправилась на небеса»?
— Лично меня он подкупил... вот чем. Я терпеть не могу байопики. Презираю даже, скорее. Считаю, что, с одной стороны, привязка к конкретной жизни конкретного человека ограничивает пространство для свободы автора. С другой, всегда конкретная жизнь реального человека загоняется в схему трехактной драмы, в схему голливудского сценария. И то и другое — насилие. А здесь случай, когда вместо того пересказа биографии авторы сделали все, чтобы нам передалась частица страсти и таланта персонажа. Когда выходишь с ощущением, что стал чуть талантливее, — такое происходит крайне редко, а здесь такое было. Фильм не открывает ничего нового в киноязыке, но все сделано правильно: нелинейная история, великолепно выбранная актриса. Я не знал никогда ничего про Виолету Парра, чилийского барда, но у меня было ощущение, что человека, который окончил жизнь самоубийством в конце 1960-х годов, оживили. Драйв, страсть, актриса сама пела — все настолько было убедительно! При этом, должен признать, что при ином раскладе фильм мог и не получить главный приз. Но он очень хороший, я бы его пересмотрел и очень хотел бы заполучить его саундтрек: там замечательные песни, к тому же к ним были сделаны современные аранжировки, небанально и тонко.
— Из Чили родом и еще один призёр (за сценарий) драматического конкурса мирового кино — «Молодая и дикая»?
— Да, второй чилийский фильм — хулиганский, в хорошем смысле слова, снят по мотивам блога реальной девушки. Забегая вперед, скажу, что, если бы эта девушка сама и исполнила главную роль, я голосовал бы за главный приз этой картине. Но там ее играет актриса, которой я не верил. А девушка эта из очень строгой секты, при этом помешанная на сексе. И секс она постоянно в подробностях описывает в своем блоге под ником «Молодая и дикая». Ведет такую двойную жизнь. В фильме ее блог иллюстрируется смешными графическими нарезками, где мелькают такие члены, сякие члены, что-то еще…
Если бы главный персонаж действительно был сгустком этой страсти, я бы сказал, что это здорово. А так я увидел экзерсис и паразитирование на чем-то реально существовавшем — интересном и ярком. Все-таки органика артиста очень важна. Тут была девушка симпатичная, красивая, но она, производящая все эти операции и пертурбации на экране, вызывала ощущение банальной нимфомании. Смотреть фильм про банальную нимфоманию? Я могу придумать тысячу других занятий, поважнее.
Остался за бортом, к сожалению, один фильм, который мне понравился. Даже не то чтобы понравился, а тронул. Это «Четыре солнца» Богдана Сламы, чешского режиссера, достаточно известного у себя в Чехии. У него был замечательный фильм «Что-то вроде счастья» (международное название «Something Like Happiness», чешское просто Štěstí — «Парк культуры»). И вот его новый фильм получился совершенно несовершенным, каким-то рассыпающимся в плане структуры, зато он был проникновенный, зацепил меня и тронул. Но как можно спорить с уважаемыми коллегами по жюри, когда он их просто не тронул по тем или иным причинам? Для меня же его несовершенство — плюс. В нем нет того, что специально тебя берет и ведет по истории, — в этом его прелесть.
— Международный конкурс «Сандэнса» отличался подборкой картин от конкурсов других фестивалей?
— Мне приходилось быть в жюри на фестивалях, достаточно разных по географии: в Карловых Варах, в Пусане. Ощущение, что подборка, хоть и разная каждый год, но очень стилистически близкая. Какой-то особой специфики конкурса мирового кино в «Сандэнсе» я не заметил.
— А вообще меняется ли что-то со временем в кино, представленном на фестивалях?
— У меня такое ощущение, что мы последние лет восемь-пять-десять... не знаю, какое-то количество лет находимся на пологом участке спирали, когда смотрим на предыдущие витки и используем какие-то элементы, но вот нового ничего не происходит. Фильмы получаются такие, сякие, но это не только в кино такая ситуация. В музыке то же самое: ощущение, что эти из 70-х, эти из 80-х, эти из 90-х. В одежде тоже микс из разных эпох. По тому, как люди одеваются в кино, всегда можно было безошибочно определить эпоху — но вот нашу, кажется, невозможно будет так определить. Ждали новое кино из Азии, из Румынии потом — где они? Из России как-то уже и не ждут. У нас вот в конкурсе призы получили два чилийских фильма — значит, что-то у них происходит в кинематографии, но не факт, что там будет новая точка роста.
— Американский конкурс смотрели?
— То ли два, то ли три фильма. И я так мастерски их выбрал, что это были ровно те фильмы, которые не получили ничего. Я очень быстро понял, какие будут фавориты: ими были «Дикие звери с Юга» (Beasts of the Southern Wild) и «Суррогат» (The Surrogate) — про них больше всего говорили, на них были отличные рецензии. Но их показы совпадали с моими обязательными просмотрами. Поэтому я знал, что эти фильмы нужно посмотреть, но не мог этого сделать и шел смотреть другие картины.
Когда мы под конец пересеклись с жюри американского конкурса, они меня спросили: «Ну ты что-нибудь из нашего конкурса посмотрел?» Я им и ответил: «Я посмотрел то, чему, надеюсь, вы не будете давать никаких наград». Так оно и получилось.
Это были нормальные картины на самом деле. Одна называется «Комедия» (The Comedy), и это такая... Вот уже были «Идиоты» фон Триера, а для совсем знатоков кино был Жан Эсташ. А еще был Дени Аркан — «Закат Американской империи»... В общем, это картина про то, как неглупые люди, с одной стороны, изображают из себя дураков, а с другой, ироничной сатирой выставляют на обозрение всю тупость устоев и общественного договора. На это, наверное, приятно посмотреть, но все это уже было. В данном случае я смотрел не без интереса, потому что там главный герой, который практически играет себя, Тим Хайдекер — достаточно популярный комик сейчас в Америке.
Другой фильм был суперкачественным телемуви: обаятельное, легкое, приятное, называется «Здравствуй, мне пора». Про то, как разведенная девушка не знает, чем себя занять, и у нее случается роман с тинейджером. За относительную копейку снятое кино с хорошими актерами, с хорошими сценаристами, которое приятно посмотреть — и так же приятно забыть. Так что про американский конкурс я могу рассуждать с таким же видом знатока, как любой, кто сидел в Москве и следил за ним через интернет.
— То есть помимо международного конкурса, который вы судили, мало на что время оставалось?
— Удалось посмотреть вне конкурса не так много, как хотелось бы, но я посмотрел то, что очень хотел посмотреть, — фильм «Елена». Я в этом году не голосую ни в одной из киноакадемий, потому что не смотрел почти российского кино: у меня родился ребенок, и, в общем, были вещи поважнее, чем кино смотреть. И каждый раз, когда я где-то видел Андрея Звягинцева, говорил ему: «Ой, я еще не посмотрел твой фильм». А он еще взял с меня обещание смотреть картину только на большом экране, что правильно. Когда же фильм уже прошел почти, и я собирался ловить его на каких-то сеансах, благо прокат был долгий, увидел, что будет показ на «Сандэнсе». И вот пошел его смотреть, сел: полный зал, все отлично. Смотрю, заходит Андрей Звягинцев — не думал, что он там будет. Говорю ему: «Вон куда мне пришлось забраться, чтобы посмотреть твой фильм на большом экране!»
Могу сказать теперь, что это особняком совершенно стоящая картина. У нас это лучший фильм года по версии «Золотого орла», но он также стоит особняком и в «Сандэнсе».
— В российском кино, кстати, что происходит, как вам кажется?
— Принципиально — ничего. Надо сказать, что мы все сильно «выражали озабоченность» по поводу перетряски нашей системы финансирования: Фонд кино, Министерство культуры… К какому-то статус-кво все это пришло — и есть ощущение, что все равно кино будет сниматься, в том числе и кино авторское. Плюс мы сейчас будем интегрироваться в международный процесс, будут разные копродукции. Да мы уже интегрированы, потому что у нас тот же самый пологий участок, и то, что у нас происходит, мало отличается от того, что происходит в Европе. Кризисом бы я это не назвал, но это точно не взрывной рост.
У нас любят попинать «страшный русский артхаус», но я хочу сказать, что он мало чем отличается от какого угодно. Я был на конкурсах, на которых мне хотелось удавиться в тысячу раз больше, чем на «Кинотавре». Кстати, Джон Найн, отборщик «Сандэнса», меня в свое время поразил тем, что, даже не обладая всей информацией, очень точно ориентировался в российском кино. Говорил: «Ага, а вот у «Свободного плавания» и фильма «Все умрут, а я останусь», наверное, один и тот же сценарист...» — так и было. Он на один только «Кинотавр» приезжал, но зато на самый яркий, пожалуй, в 2009-м году. Тогда было ощущение, что собралось поколение. Фильмы того «Кинотавра» абсолютно уместно смотрелись бы в конкурсе «Сандэнса» этого года, а какой-нибудь мог бы даже и победить.
— А вы сейчас над чем работаете?
— У меня как раз международный проект. Роман Борисевич был в Роттердаме, где наш проект был представлен на рынке копродукций. Нескромно так говорить, но по факту он прошел как один из самых интересных. И оказался самым дорогим...
— Это же ведь в 3D планируется?
— Да, это история, в которой 3D играет драматургическую роль. Редкий случай. Казалось бы, идея лежит на поверхности, но мало кем используется. Как раз индустриальная пресса — Variety и Screen — отметили проект как один из наиболее любопытных. Сейчас также на Берлинале на рынке копродукций будем его представлять.
— В кино, вы говорите, сейчас пологий участок, а в реальности вокруг вроде как движение какое-то началось: Болотная площадь, шествие будет... Вы лично как к этому относитесь?
— Ура! Личное отношение — «ура!» Потому что ощущение болота-тире-берлоги, стабильной, уютной и затхлой, очень сильно нарастало. И круто, что есть теперь ощущение сдвига какого-то, в первую очередь в мозгах. Для меня самого оторвать задницу от дивана и выйти куда-то — повод благодарить за то, что во мне произошли сдвиги такие. Хотя я совершенно не радикал и за стабильность, и вообще я буржуа еще какой. Но все это очень здорово. А что за эффект это даст в кино, пока неизвестно. В кино же производственный цикл только два года минимум, а надо прибавить еще время на задумку. Я просто надеюсь, что все это не схлынет и мы обратно в берлогу не заляжем. Это я не про то, что надо раз в месяц на улицу выходить, а про ощущение, что от того, что ты делаешь, зависит... дальше многоточие. Это созидательное и дико полезное для здоровья ощущение. Потому что для меня самое большое счастье — что-то делать, вкладывать какое-то количество усилий и получать результат. Будь это респект друзей, приз или широкий прокат — неважно, если есть ощущение соразмерности вложенным усилиям. Это офигенное ощущение.
