Победитель получает все

Я очень люблю британские сериалы. Помимо высокого визуального качества, в них есть редкое в нынешней переменной жизни спокойное постоянство. Мир викторианской Англии, давно ушедший в небытие, оживает в этих неторопливо текущих историях, где даже убийство, кажется, призвано подтвердить неизменность традиционного уклада.

Сериал ««Аббатство Даунтон», события которого охватывают период с 1912 по 1926 год, безусловно, относится к типу классической британской добротности. Шесть сезонов мы следили за перипетиями жизни семейства Кроули и их слугами, ибо главной фишкой сериала была параллель между хозяевами огромного дворца и обитателями подвала — и те, и другие более всего, казалось, были озабочены сохранением традиций. И те, и другие достойно сопротивлялись переменам, уступая им лишь из необходимости сберечь само аббатство Даунтон как образ жизни всего округа. То есть, пример более устойчивого равновесия трудно придумать.

И что же? На этой неделе на экраны вышел новый кинофильм «Аббатство Даунтон», последний аккорд сериала. Прощальная встреча с полюбившимся героями, взмах платочком, два часа утоления печали.

Сюжет фильма позволяет собрать в аббатстве всех оставшихся в живых персонажей сериала вокруг экстренного события — визита королевской семьи. Базовые ценности, как на параде: король Георг V и королева Мария приезжают в поместье лорда Кроули, члены семейства накануне под дождем таскают стулья вместе с прислугой. Честь дома превыше формальностей.

Два штаба лакеев — местный и королевский — ведут тайную борьбу за честь подавать ужин королю, а бывший шофер и бунтарь, ставший теперь членом аристократической семьи, наставляет строптивую принцессу Мэри Йоркскую в отношении семейного долга и обязывающего положения.

На этом фоне чисто английского благолепия и финального вывода про нерушимость аббатства и его устоев тем не менее видны следы неумолимого хода времени.

Поэтому в фильме, в поддержку непременных для мира новой корректности проблем, появляется эпизод преследования геев: во время королевского визита бывший лакей, а ныне дворецкий Том Бэрроу встречает, наконец, настоящую любовь и чуть было не лишается свободы: романтическую пару арестовывают во время облавы на подпольный клуб, и только статус нового друга, работающего на венценосную семью, спасает их от скандала.

Это единственная проблема, которую невозможно разрешить в рамках заданной конструкции: уголовное наказание за мужеложство в Британии отменили только в конце 50-х годов ХХ века.

Но сегодня однополая пара неизбежно появляется практически в любом современном фильме, предназначенном для широкой публики: люди должны привыкать к изменению общественной ситуации.

Культурные нормы меняются. Это куда более неизбежно, чем разорение любого, даже самого лучшего в мире поместья. Но интересно другое: как именно происходят перемены.

Во время русской революции 1917 года лозунг защиты угнетенных впервые превратился в реальное государственное дело: с этих пор все действия в стране предпринимались в пользу ранее обделенных, которые немедленно стали привилегированным классом.

У привилегий всегда есть бенефициары, и на этой почве неизбежен острый конфликт. Пряников сладких всегда не хватает на всех, и чтобы получить привилегии для себя, нужно их отобрать у других.

Бывшие господа в России получили поражение в правах, вплоть до физического уничтожения, а их место немедленно заняли представители отныне господствующего класса. Победитель получает все — лозунг древний, но ведь перемены затевались, чтобы уничтожить несправедливость, отменить угнетение, а не перевернуть пирамиду, поменяв местами угнетателей и угнетенных.

В реальности же получилось, что смена власти привела к простому переделу привилегий.

Сегодня, когда в мире идет мирное, в сущности, движение в защиту угнетенных групп (неважно, кто объявляется угнетенным, или, говоря на более современном языке — дискриминируемым), важно, мне кажется, различать борьбу за равенство от борьбы за привилегии.

Хотя, если честно, я сама до сих пор не могу ответить на простые вопросы. И сознаю, что отказ от привилегий я тоже воспринимаю болезненно.

Все мы пользуемся привилегиями власти, даже если не занимаем властных постов, а просто являемся властными фигурами для наших маленьких детей или впавших в деменцию родителей.

Я уж не говорю про педагогов, режиссеров, кураторов, редакторов и прочих лиц, имеющих привилегии профессии. А привилегии красоты, как быть с ними? Ясно же, что красивые люди пользуются многими преимуществами? А привилегии ума?

Хотя, как сказал Лион Фейхтвангер, «привилегии ума меркнут по сравнению с привилегией денег», мы в нашей стране никак не готовы признать деньги эквивалентом власти. И пусть власть у нас всегда сопровождается увеличением их количества, но не в этом же ее привилегия?

В нашей стране привилегии особенно важны, поскольку у нас так и не возникло иной защиты для личности.

Законы трактуются в пользу тех, кто сильнее, а социальные договоренности меняются часто и непредсказуемо. Поэтому в российской реальности борьба за привилегии ведется активно.

Вот, к примеру, возьмем возбуждение проверок в отношении театральных спектаклей (казалось, крошечные театры, куда приходит не более 100 человек, не имеют никакой силы, и нет разницы, что они там поставят — телевидение и интернет-блоги обладают несравнимым охватом). Но театр в нашей театроцентричной стране — привилегированный институт, потому возникает желание эти привилегии отобрать и перераспределить. Хотя бы в виде внимания СМИ, которое конвертируется для получения других привилегий.

Берусь предположить, что отсутствие практики согласования интересов, по сути являющихся механизмом управления, в нашей стране связано с тем, что противоборствующие стороны слишком увлечены желанием завладеть привилегированным правом определять, оценивать, выносить суждение, давать полномочия. И, в конечном итоге, владеть ментальным полем. Эта возможность у нас ценится очень высоко, хотя ее ценность не вполне осознается.

Пересмотр любых культурных норм у нас немедленно преобразуется в борьбу за власть в любой сфере деятельности, так как в нашем архаизированном сознании любой дискурс немедленно овеществляется: победители получают все.

Боюсь, впрочем, что эта проблема имеет более широкое бытование, и борьба за власть под прикрытием борьбы за равенство идет везде. Просто в России она принимает более откровенные и более агрессивные формы.

Может ли эта ситуация смягчиться, или напротив, борьба за влияние на умы будет разгораться? Можно ли отстоять права феминисток, мигрантов, ЛБГТ-сообществ, инвалидов и прочих социальных групп, подвергавшихся или еще подвергающихся дискриминации и угнетению без того, чтобы переворачивать пирамиду, не меняя первых мест и лишь убирая последние? Или это абсолютная иллюзия?

Во всяком случае, очередной британский сериал продемонстрировал, что вечная мечта гуманистов о мирном способе сосуществования может быть воплощена как минимум в кинематографе. Что она по-прежнему привлекательна. И даже приносит деньги!