Цивилизация
Существенная часть простых россиян, согласно свежему опросу Левада-центра, стабильно считает, что политическая система страны нуждается в реформировании, выступая за возвращение выборов губернаторов (54%), одномандатных округов (36%) и возрождение многопартийной системы (33%), полагают, что нужно снизить барьер для прохождения партий в Госдуму с 7% хотя бы до 5%.
Значительная часть непростых россиян, если исходить из исследования, проведенного по инициативе фонда «Либеральная миссия» в т. н. элитах развития еще в докризисном 2008 году, весьма критично оценивала положение дел в стране и качество государственного управления.
Вердикт успешных людей был категоричен: с таким качеством государства невозможно улучшить ситуацию в стране ― сначала необходимо реформировать систему управления.
Сама власть придерживается принципиально иного мнения на этот счет. Первый замглавы президентской администрации Владислав Сурков (и при Медведеве, несмотря на все доклады ИНСОРа, не утративший неформального статуса главного властного идеолога) в интервью «Ведомостям» сформулировал позицию предельно четко: «Систему надо адаптировать к меняющемуся, усложняющемуся обществу. Но это не значит, что мы должны от системы отказываться. Ее надо сохранять. И не впускать то, что может ее разрушить. Эта система не отделена от народа, как кому-то кажется, она глубоко укоренена в социальной ткани. Тот, кто хочет разрушить ее, социально опасен. Критически важно сохранять политическую стабильность». Более того, по его словам, «консолидированная власть в России» ― это буквально единственный «инструмент модернизации».
Однако, во-первых, нынешнюю российскую власть трудно назвать консолидированной. Причем дело в отсутствии не только у общества, но даже у околовластных элит представлений о том, каким образом будет разыграно между дуумвирами будущее президентство в 2012 году. Главное ― непрекращающаяся все годы существования нынешнего режима борьба провластных группировок за контроль над крупнейшими активами, наиболее благополучными экономически регионами и даже отдельными государственными ведомствами. Во-вторых, как раз
бессрочная консервация нынешних фигур и способов управления страной, при которых институты государства подменены персонами, а профессионализм управленческих кадров — их лояльностью вышестоящему начальству, не способствует сохранению политической стабильности в стране.
Прежде всего из-за непрекращающейся подковерной политической борьбы и отсутствия у власти эффективных механизмов реального управления страной.
У царского режима, к слову, тоже была глубокая уверенность, что абсолютная монархия прочно укоренена в социальной ткани российского «народа-богоносца». Однако под влиянием объективных и субъективных исторических обстоятельств эта система была разрушена «до основанья» в самые короткие сроки. Точно так же мнила себя бессмертной и несменяемой советская власть, тоже убежденная во всенародной поддержке коммунистической клептократии, закрытой от общества властной касты, самостоятельно решающей как вопрос о власти в стране, так и вопрос о путях ее развития. Но и эта система рухнула из-за критического несоответствия качества управления государством стоявшим перед ним задачам.
Так что призыв к появлению реальных демократических институтов и механизмов власти в России ― вовсе не признак «социальной опасности» авторов подобных предложений, а элементарный анализ настроений созидательной части общества и сути проблем, стоящих перед страной.
Власть, которая оказывается перпендикулярной, противоречащей объективным вызовам, стоящим перед государством, неизбежно заканчивает крахом.
Беда только в том, что этот крах или затянувшаяся агония неэффективного режима в российской истории неизменно оборачивались огромными страданиями миллионов рядовых граждан и дважды только в течение одного ХХ века — распадом самого государства.
