Цивилизация
Странное и противоречивое впечатление оставляет современная российская политика. В международной сфере все отчетливее чувствуется стремление руководства страны осторожно, непоследовательно, постоянно оглядываясь назад, с опасениями, как бы чего не вышло, начать сближение с Западом.
Россия принимает беспрецедентные санкции против Ирана и ждет, что «с этого ей будет». В Афганистане российские наркополицейские и американский спецназ проводят совместную операцию по уничтожению нарколабораторий. Внутри страны сняты ограничения на публичное обсуждение темы возможного вступления России в НАТО. Все это свидетельствует о том, что
официальная Москва зондирует условия для достижения качественно нового партнерства с Западом, боясь не прогадать, «не поступиться принципами», как бывало раньше.
Мотивы подобных поисков понятны. Несмотря на победоносные рапорты о преодолении кризиса и его последствий, страну с ее нереформированной топливно-экспортной экономикой в ближайшей перспективе ждут нелегкие годы, когда придется сокращать госрасходы, уменьшать социальную составляющую бюджета. Это всерьез беспокоит правящий слой, который утвердился у власти и создал нынешнюю политическую систему как раз на противоположных трендах – роста доходов, а с ними и укрепления чувства уверенности в завтрашнем дне среди массовых слоев населения. Вывод из этой ситуации простой: нужно искать деньги за пределами страны. Теоретически можно было бы попытаться сделать это и на Востоке. Но тут незадача:
в минувшем году российская властная элита стала четко осознавать, что равного партнерства с Китаем уже не получится ни при каких условиях. А перспективы превращения в младшего партнера Поднебесной ее напугали. И это стало мощным импульсом к дрейфу российской политики в западном направлении.
Странность, однако, заключается не в этих изменениях. А в том, что на этом фоне поражает полное отсутствие динамики во внутренней политике. Повисли в воздухе бодряческие утверждения о неизбежности грядущих успехов российской модернизации. Большинство специалистов после долгих обсуждений, напротив, склоняется к тому, что при нынешних институтах и общественных отношениях никакой реальной модернизации не будет. В ситуации, когда по большому счету ничего не происходит, внимание политического класса приковано к гаданиям о судьбе властного тандема после 2010 года. При этом практически нет никакой дискуссии о том, какая будет политика страны после очередных президентских выборов. Видимо, это неслучайно, поскольку
большинство в глубине души понимает, что никаких перемен не произойдет — вне зависимости от того, кто станет президентом и в чьих руках будет сосредоточена государственная власть.
О чем все это говорит? Возможно, о том, что российская власть всерьез размышляет о второй (после сентября 2001 года) попытке заключения исторического компромисса с Западом. По целому ряду критериев условия для реализации подобной цели сегодня выглядят куда более благоприятными, чем девять лет назад. Сегодня Запад не настолько силен (есть острые проблемы Афганистана, иранской ядерной программы, международного терроризма), чтобы отмахиваться от сотрудничества с Россией, заменяя его рекомендациями. Хотя определенные рецидивы действий в духе прежних подходов «сделайте то-то и то-то, а там посмотрим — что-нибудь для вас сделаем» встречаются и сегодня. Как, например, не вспомнить недавнюю встречу лидеров Франции, Германии и России в Довиле. Там российскому президенту мягко порекомендовали сделать некоторые шаги во внешней политике, свидетельствующие об искренности намерений Москвы, а взамен туманно пообещали, что через 10–15 лет Евросоюз, может быть, отменит визы для россиян.
В общем и целом понятен и список основных предложений, которые российская сторона могла бы выдвинуть для достижения «исторического компромисса». Это помощь в укреплении международной безопасности (сохранении стабильности, например, в Центральной Азии), в борьбе с международным терроризмом и наркотрафиком в обмен на технологическое содействие в обновлении экономики и обязательства воздерживаться от попыток изменить российский социальный и политический порядок.
Может ли подобный компромисс стать реальностью? Вполне, если на Западе поймут, что на сей раз в качестве платы не удастся ограничиться туманными обещаниями вроде отмены виз к 2025 году, а придется сделать Москве конкретные уступки. Если, конечно, Китай не сыграет на опережение и не предложит российским верхам что-то очень привлекательное.
Другой важнейший вопрос заключается в том, а может ли «исторический компромисс» в такой редакции придать импульс модернизации России. Пожалуй, обольщаться на этот счет не стоит. Турция, являясь в течение долгого времени членом Североатлантического альянса, оставалась отсталой в экономическом и технологическом отношении страной до тех пор, пока в стране не выросли новые элиты, которые проявили политическую волю и по собственной инициативе начали осуществлять модернизацию страны, не ограничиваясь лишь внедрением технических новинок. Так и в случае с Россией:
более тесное сотрудничество с Западом может способствовать модернизации, только если сами российские верхи начнут делать что-то конкретное в этом направлении, да и население проявит непосредственный интерес к участию в переменах.
Впрочем, вся эта гипотетическая конструкция имеет шанс стать реальностью, если России как минимум удастся сохранить нынешний экономический потенциал. Если же в ближайшие годы под влиянием неблагоприятных факторов и неспособности верхов отказаться от притягательности нынешнего их существования страна начнет движение вниз по наклонной плоскости, интерес к ней как партнеру неизбежно угаснет как на Западе, так и на Востоке.
