Цивилизация
Финальный международный аккорд, которым, как всегда, в июне — начале июля завершается политический сезон, начался в этом году с сюрприза.
Туманным шансам на глобальную интеграцию в рамках ВТО Россия предпочла тоже не ясные перспективы общего экономического пространства с ближайшими соседями.
Решение политическое, и оно означает заявку на выбор определенной самоидентификации на мировой арене. Возможно, в ближайшую неделю, на которой предстоят саммиты Организации Договора коллективной безопасности, Шанхайской организации сотрудничества и БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай), мы увидим и другие проявления нового подхода.
Концептуально он основан на нескольких положениях.
Во-первых, практическое олицетворение многополярного мира — совокупность центров экономического влияния с формирующейся вокруг каждого зоной притяжения, усиление регионализации. Наиболее яркие примеры — Европейский союз и Китай с втягивающейся в его орбиту Восточной и Юго-Восточной Азией. Но региональные объединения также начали формироваться, например, в Южной Америке и зоне Персидского залива. И в этом контексте
России, если она претендует на роль одного из «полюсов», необходимо превратиться в интеграционный центр.
Во-вторых, идея равноправного встраивания в западную политико-экономическую систему не воплотилась в жизнь. На протяжении большего срока президентства (до второй половины 2006 года) Владимир Путин руководствовался целью полноценного закрепления России в клубе развитых и влиятельных государств. Он, правда, имел собственное (как быстро выяснилось, не разделяемое почти никем на Западе) представление об условиях и формах этого процесса, но задача оставалась неизменной.
Пик стремления Кремля завершить, наконец, эпопею со вступлением в ВТО пришелся на середину 2006 года, когда Россия председательствовала в «большой восьмерке». Тогда же Москва проявляла наибольший интерес к тому, чтобы как можно быстрее подготовить новое соглашение с Европейским союзом.
Ни того, ни другого не произошло. С ВТО в очередной раз решили не спешить американцы, а на пути переговоров с ЕС встала проблема польского мяса. В сочетании с первой антигрузинской кампанией, убийством Анны Политковской и Александра Литвиненко это кардинально изменило всю атмосферу отношений. Мюнхенская речь Путина в феврале 2007-го стала символическим разрывом с курсом на интеграцию.
Впрочем, даже если бы цепи трагических событий не случилось, реализация путинской модели была маловероятна. В условиях быстрого роста углеводородных доходов российское представление о «равноправии» имело повышательный тренд, Запад же считал амбиции Москвы необоснованными. Как бы то ни было,
с конца 2006 года российское желание прилагать усилия для институционального сближения с Западом последовательно убывало.
А каскад не вполне продуманных идей последнего времени по строительству новой архитектуры европейской безопасности и изменению правил игры окончательно всех запутал — не только в Европе, но, кажется, и в самой России.
В-третьих, центр мирового внимания постепенно смещается из евро-атлантической зоны в регионы Индийского и Тихого океанов. Это связано не только с экономическим ростом азиатских держав, но и обилием там региональных конфликтов, способных выплеснуться на глобальный уровень. От их разрешения зависит очень многое, и способность России играть здесь самостоятельную роль способствовала бы укреплению ее мировых позиций. Если желание Москвы внести вклад в европейскую систему безопасности не встречает понимания ее участников, то необходимость такого вклада в Центральной Евразии не подлежит сомнению.
С другой стороны, последствия неблагоприятного развития событий в Южной и Центральной Азии, скорее всего, не обойдут стороной и Россию, так что готовность Москвы к эффективному ответу необходима просто как залог безопасности.
Такова примерная система представлений, в рамках которой формируется новый курс. Конечно, помимо рациональной оценки мировой обстановки существует и эмоциональный фон: до сих пор не преодоленная (а многими и бережно культивируемая) травма распада страны, обида на Запад, поиск на ощупь собственной уникальной идентичности. Все это, без сомнения, воздействует на политику, но больше на стиль и форму, чем на ее суть, которая является реакцией на объективные условия.
С какими препятствиями столкнется Россия в попытке двинуться по «многополярному» вектору? Главная проблема — качество отношений с ближайшими партнерами, теми, кто находится в потенциальном поле притяжения России.
Многолетние метания Москвы, которая не могла сама для себя уяснить, чего она хочет от соседей, дезориентировали их. Наибольшая проблема даже не в том, что Россия пугает своей мощью намного более слабые страны, а в том, что она малопонятна и непоследовательна в своих устремлениях.
И те из соседей, кто может рассчитывать на участие в других интеграционных проектах, будут изо всех сил стараться не сделать окончательный выбор в пользу Москвы, даже если он сулит им дивиденды.
Так, в объявленном проекте Таможенного союза слабым звеном является Белоруссия. С прошлого года ЕС обхаживает Минск, давая понять, что «европейский выбор» не закрыт и для режима, который еще недавно объявляли последней диктатурой Европы. Александр Лукашенко славится умением выкручиваться из любых ситуаций, сохраняя дистанцию от внешних сил. Участие Белоруссии в Таможенном союзе — решительный шаг по укреплению уз с Москвой, что чревато ограничением личных возможностей «батьки». Поэтому либо Лукашенко в решающий момент вновь начнет уклоняться от обязательств, ставя Россию в крайне неудобное положение, либо станет выколачивать все новые уступки, шантажируя развалом всего проекта.
Россия едва ли может быть уверена в партнерах и по другому начинанию — военно-политическому укреплению Центральной Азии. Ситуация вокруг Афганистана--Пакистана постепенно накаляется, и гарантии безопасности могут потребоваться странам региона раньше, чем кто-либо предполагал. Но противоречия между самими центральноазиатскими государствами, с одной стороны, и их различные претензии в адрес России — с другой, обещают, как минимум, непоследовательность. К тому же фактор Китая оказывает разнонаправленное влияние.
На глобальном уровне интересы Пекина и Москва в основном совпадают, на региональном они все явственнее становятся конкурентами. Между тем Россия как раз рассчитывает, за счет консолидации своего регионального влияния, повысить глобальный вес.
В принципе, необходимость «вестернизации» российской внешней политики — не аксиома, а независимая от Запада система отношений не означает, что она обязательно должна быть антизападной. Китай — пример такого рода, по крайней мере сейчас и на обозримую перспективу. Правда в российском случае, в отличие от китайского, внешнеполитические приоритеты, к сожалению, обычно оказываются связаны с внутренними моделями развития. И здесь восточный вектор торжествует почему-то гораздо быстрее, чем на дипломатическом фронте.
