Сарказм и усталость

В назначении Дмитрия Рогозина постоянным представителем России при НАТО примечательно лишь одно: вновь продемонстрированная хозяином Кремля способность принимать кадровые решения, которые шокируют на первый взгляд, но уже на второй кажутся естественными.

В отличие от большинства его единомышленников по националистическому лагерю, напоминающих персонажей провинциального балагана в псевдорусском стиле, Рогозина легко представить себе депутатом парламента любой западноевропейской страны. Современная Европа знает немало респектабельных ксенофобов популистского толка, которые виртуозно владеют искусством публичной полемики и умело балансируют на грани политического фола. По мере усугубления миграционных проблем и замедления экономического развития Старого Света подобный тип станет там даже более востребован, чем сегодня.

С точки зрения международного поведения Москвы, назначение Дмитрия Рогозина тоже более чем логично и всецело отвечает духу «суверенной демократии».

Посыл номер один: действия и репутация того или иного персонажа в России — наше сугубо внутреннее дело. И вас, уважаемые партнеры, это не касается. Работать будете с тем, кого назовем.

Посыл номер два: ваша реакция нас не интересует.

Москва — не первая и явно не последняя столица великой державы, которая руководствуется подобным подходом. Отправка Рогозина в Брюссель не отличается от шага Джорджа Буша, который два с половиной года назад назначил постоянным представителем США при ООН видного неоконсерватора Джона Болтона. Тем самым Белый дом продемонстрировал свое отношение к крупнейшей международной организации и вообще к мнению остального мира. Ведь Болтон не скрывал, что предпочел бы вовсе упразднить ООН по причине ее глубокой вредоносности.

Правда, Сенат даже в период республиканского большинства назначение не утвердил. В течение года Джон Болтон оставался и.о., а после победы демократов на выборах в Конгресс ему вовсе пришлось уйти. От Государственной думы ожидать строптивости, понятное дело, не приходится.

К окончанию второго срока президентства Владимира Путина у него выработался четкий внешнеполитический стиль.

Президент России говорит в сдержанной манере, однако весьма экспрессивен по форме выражения мыслей и отличается насыщенными метафорами.

Благодаря Путину внешнеполитическая палитра обогатилась яркими образами. Тут и «добрый, но строгий дядя в пробковом шлеме», который учит демократии «неблагодарных туземцев» (по поводу украинских президентских выборов-2004). И мальчик во дворе «с конфетой в потном кулачке», который не желает ее никому просто так отдавать (о требованиях ратифицировать Энергохартию, 2006 год). И совсем недавно — «сумасшедшие с бритвой», которые «размахивают ей в разные стороны» (о призывах Запада ужесточить санкции против Ирана).

В том же ряду завуалированная параллель между американской политикой и действиями Третьего рейха (в речи на последнем Дне Победы). И Махатма Ганди, после смерти которого президенту России как истинному демократу стало не с кем поговорить (на вопрос о демократичности Путина накануне саммита в Хайлигендамме). Наконец, сравнение размещения элементов ПРО в Восточной Европе с Карибским кризисом 1962 года, который чуть не закончился ядерной войной (на последнем саммите Россия — ЕС в Португалии).

Манера Путина не похожа на риторику «отцов нации», которым, будь то на Востоке или на Западе, свойственна пышная патетика.

В его речи чаще слышны саркастические интонации, жесткость высказываний как будто слегка нивелируется мрачноватой издевкой. Вместо смягчения эффект получается ровно обратный, что, конечно, не противоречит замыслу оратора.

Назначение Дмитрия Рогозина в НАТО — бюрократическое отражение именно такого подхода.

Стиль президента России, безусловно, отражает персональные черты характера, но также и его видение международных отношений. В понимании Путина, глубоко убежденный в собственном моральном и интеллектуальном превосходстве Запад не воспринимает то, что преподносится в конструктивной и вежливой манере.

Во всяком случае, пока Кремль не начал вести себя так, как в последние месяцы, обсуждение вопросов, которые поднимала России, годами не сдвигалось с мертвой точки.

И как ни относись к активности президента последнего времени, Запад из самодовольной спячки он разбудил.

Правда, по мере приближения к финальной стадии вышеописанный стиль начинает приобретать черты самоцели. Одно дело — растолкать навалившегося храпящего соседа, заставить его подвинуться и выслушать свое мнение. Другое — продолжать пихать уже проснувшегося по любому поводу, не давая тому возможности осмыслить ситуацию и провоцируя на ответ.

Специфическое чувство юмора Владимира Путина, выданное в повышенной концентрации (а яркие высказывания учащаются), формирует не тот образ, в котором нуждается российская политика. Поскольку нынешний российский лидер в отличие от предшественников неплохо владеет иностранными языками, он не может не понимать, что многие его броские фразы, особенно те, что связаны с российским культурным контекстом, в переводе звучат жестче, чем в оригинале. Ирония уходит, угрожающий смысл остается, а с ним ощущение откровенной взбалмошности Москвы.

Образы, используемые Владимиром Путиным доходчивы, но зачастую неточны, причем неточность искажает восприятие в сторону гиперболизации. Карибский кризис – слишком драматическая метафора для ПРО в Польше и Чехии. Сумасшедший с бритвой – образ, подходящий для характеристики прямых военных угроз, но, пожалуй, преувеличенный в отношении призывов к политическим санкциям. Конфетка в кулачке – своеобразная картинка, странно свидетельствующая о российском строе мыслей (жадный ребенок – это, получается, Россия).

Кроме того, если на Западе сарказм в какой-то степени еще может быть воспринят, то, например, на Востоке его могут расценить как сознательную насмешку с вытекающими последствиями. Так, в Иране, скорее всего, запомнили слова Путина, который в ответ на просьбу иранского журналиста пообещать поставку топлива в Бушер заметил, что «обещания давал только своей маме, когда был маленьким мальчиком».

Когда Владимир Путин общается с иностранными лидерами, на его лице все чаще мелькает примерно то же выражение, с которым президент взирал из президиума на происходящее во время последнего съезда «Единой России». Что-то вроде недоброй иронии с оттенком безнадежности: ну что, мол, с ними делать, хоть кол на голове теши...

Президента можно понять – у него очень тяжелая работа. От повторения одних и тех же ходов и ситуаций, от постоянного (и небеспочвенного) ожидания подвоха со стороны внешних партнеров, от необходимости продолжать попытки пробить головой стену накапливается неимоверная усталость. И сменяемость власти – вещь очень гуманная. Как в отношении самого властителя, так и в отношении подвластной ему страны, ведь утомленный лидер с неизбежностью начнет совершать ошибки.