Политфенология

Слово «оттепель» в последнее время сильно затаскали. Одни говорят, что ей быть, и уже даже ловят жадно в воздухе самые ее мельчайшие приметы: тут чуть потоньше стал ледок, там чуть светлее поляна, и уж даже мерещатся какие-то из-под снега пробивающиеся ростки новой свежести. Так бывает даже в январе: когда при свете проглянувшего ненадолго холодного солнца вдруг начинает в природе чудится даже то, чего там нет и быть не может, так как не ко времени все это.

Другие «фенологи» возражают – мол, ее, оттепели, и быть даже не может, потому что нынешняя (и будущая) политическая погода есть неизменная данность, созданная за последние восемь лет, на которую можно только молиться и которую можно только боготворить за все, что она ни ниспошлет на нашу грешную землю.

Речь на самом деле идет всего лишь о некоем изменении стиля, которое одним кажется желанным и возможным, а другим – как минимум подозрительным, так как это желание неких, пусть незначительных перемен, заранее несет в себе сомнения в совершенстве стиля нынешнего. То есть – нелояльность, что по нынешним временам есть страшный и непростительный грех.

Можно, впрочем, посмотреть на все это дело иначе, упрощеннее – как на борьбу за место под солнцем власти. Когда те, кто «за оттепель», попросту выражают некоторое неудовлетворение своим нынешним статусом, а те, кто «против оттепели», опасаются, как бы с переездом кое-кого в Белый дом на Краснопресненской набережной, не произошли бы какие-нибудь неприятные и не оговоренные заранее кадровые подвижки.

Это, надо сказать, вполне нормальное состояние аппаратной субстанции для любой страны при смене власти, даже если эта смена маскируется под полную непоколебимую, ну буквально ни в чем, преемственность. Но причем тут, спрашивается, эта самая «оттепель»? Термин сей совершенно не соответствует контексту, потому как покамест вся суета затрагивает лишь тех, кто хотел бы быть чуть более востребованным, и тех, кто не хочет играть в непопулярную политическую игру под названием «шире круг». По очень простой причине: солнца власти никогда не хватает на всех, а секреты принятия солнечных ванн – так, чтобы получить удовольствие, но не обгореть — известны немногим.

Когда в хрущевские времена объявили было оттепель, это не было сугубо кадровым вопросом. Изменение политического стиля тогда как бы естественно подразумевало поэтические вечера в Политехническом музее, «Весну на заречной улице» Марлена Хуциева, расцвет «Нового мира», фестиваль молодежи и студентов, выяснение правильных пропорций физики и лирики в общественной жизни, да много чего еще из разряда явлений довольно таки массовых. Тогда идея «социализма с человеческим лицом» еще не была дискредитирована, поскольку она еще тогда не была даже сформулирована, но уже незримо носилась в воздухе. Люди – а не только простоватый Никита Сергеевич со товарищи – тогда еще чего-то хотели, притом что достаточно большое количество людей (в силу разных причин, а не только загаженности мозгов советской пропагандой) продолжали верить, что «народ и партия едины», со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Сейчас же задача очеловечивания «вертикали власти» в ее нынешнем практическом воплощении, во-первых, даже стоять-то не может, потому как эта вертикаль либо есть, либо ее нету, она не подлежит тонкой настройке, в ней не может быть полутонов, гибкости и вариативности взаимодействия разных ее частей. Во-вторых, таковая задача, по большому счету, в обществе и не востребована. К тому же некому нынче читать стихи в Политехническом так, чтобы это чтение собирало взволнованные толпы. Взволнованные чем-либо вообще толпы – это нынче абсолютная невозможность современной русской жизни.

Что же касается лозунгов типа «народ и партия едины», то вряд ли в русской истории сыскать еще такие времена, где отчуждение между властью и всеми остальными достигало бы таких чудовищных масштабов, как сегодня. Что, впрочем, никому не мешает внешне соблюдать неписанный контракт – «вы делаете вид, что управляете всем и вся, мы делаем вид, что полностью и во всем вам подчиняемся, а также почитаем, уважаем и голосуем».

Сейчас ни у какой «оттепели» нет, по сути, никаких внутренних движущих сил, внутренних стимулов и внутри общества рожденных целостных идей (желания части номенклатуры или политической тусовки в чем-то таком поучаствовать даже для значительных перемен в политической стилистике недостаточно). Все стимулы к переменам – снаружи. В виде вызовов, которые несет с собой окружающий нас мир. И не в смысле военных угроз, «оранжевых революций» и тому подобных страшилок, удобных в употреблении лишь для организации культ-политпохода каких-нибудь «Наших» в Москву или на озеро Селигер. А в виде вызовов цивилизационных: окружающий мир все время куда-то идет, ставит и решает новые задачи (не только технологические, но самые разнообразные, в том числе сугубо гуманитарные), а мы его опять, получается, догоняем. Собственно, и все перемены в стиле предопределяются в основном извне, и даже внешне это выглядит как наши попытки что-то кому-то доказать (извне), кому-то противостоять (извне), что-то кому-то противопоставить.

В этом во всем сильно не хватает самодостаточности.

Если приходит осознание, что дальше напролом пойти не получается, так как это только провоцирует наращивание сопротивление с той стороны, значит, можно попробовать иными методами – чуть более мягкими, иначе неудобства, испытываемые нашей правящей элитой за границей (у нее там собственность, дети учатся, она там путешествует, оттуда заимствует потребительские стандарты и образ жизни, туда она, в крайнем случае, готова свалить). Доказательства самим себе и всему миру собственной суверенности и самостоятельности могут на какое-то время составить, конечно, основное содержание как внешней, так и внутренней политики, но они не могут подменить собой осмысленное построение собственного будущего ради себя самих, а не назло иностранному дяде, будущего удобного прежде всего нам самим.

И это уже не вопрос оттепели. Это вопрос смены климата. Во что никто никогда не верит ровно до тех пор, пока это не происходит.