Цивилизация
Никто не умеет так лежать на диване, как Билл Мюррей. Вечность позади, вечность впереди, посредине вечности диван, на нем – немолодой уже человек, который смотрит телевизор – Мюррею удается передать всю эту сложную конструкцию минимальными актерскими средствами. Долгие годы бывший заложником «Дня сурка», этот человек был освобожден из плена Софией Копполой и ее «Трудностями перевода», чтобы тут же оказаться в новой западне. Теперь он – тело в покое и движении, бродящее по Токио дочки создателя «Апокалипсиса сегодня» или совершающее ностальгическое путешествие по «Сломанным цветам» Джима Джармуша – создателя «Мертвеца».
Очередная женщина ушла. Проводив хлопнувшую дверью подружку, облаченный в спортивный костюм мистер Дон Джонстон устраивается на диване и смотрит «Дон Жуана». Торопиться решительно некуда. Разве что к соседу-эфиопу, чтобы выпить кофе, сваренный его женой.
Но мир не хочет оставить человека в покое.
Анабиоз героя нарушает письмо, в котором женщина, с которой у Джонстона двадцать лет назад был роман, сообщает, что плодом той связи стал сын, который благополучно вырос и вот теперь отправился на поиски отца. Кто его отец, парень не знает.
В свою очередь Джонстон не знает, кто его сын – письмо без подписи, подружек у него было много, и кто из них родил ребенка, совершенно не понятно. Самое лучшее, по мнении Джонстона, – выкинуть письмо и забыть обо всем. Но неугомонный эфиоп, в свободное от трех работ и забот о жене и детях время развлекающийся частными расследованиями, буквально выпихивает соседа в дорогу. Четыре женщины имели счастье 20 лет назад крутить роман с Доном Джонстоном. Кто из них родил сына и попытается выяснить свежеиспеченный отец, встретившись с ними. Каждой – по букету роз и осторожные расспросы.
Снимать комедии о мертвецах – призвание Джармуша.
«Мертвец» был комедией. «Пес-призрак» был комедией. В свою очередь, болота, по которым бродили герои «Вне закона» или кварталы Мемфиса в «Мистическом поезде» — все это разнообразные ландшафты Бардо, места послесмертных странствий души.
Впрочем, вряд ли это тот же загробный мир, куда угодим со временем и мы с вами. Если присмотреться, то герои Джармуша неизменно оказываются персонажами в поисках автора, Розенкранцем и Гильденстерном из пьесы Тома Стоппарда, беднягами, потерявшими свое место на книжной полке. Абсурд, на грани которого балансирует кинематограф Джармуша, всегда возникает из прорыва культуры в повседневность – Мертвецу не дает покоя Уильям Блейк, Псу-призраку – самурайский канон «Хагакурэ», Дону Джонстону – герой боевиков Дон Джонсон и герой трагедий Дон Жуан. Грозное ощущение тревоги, служащее фоном к самым комическим эпизодам картин режиссера, сродни ужасу Раскольникова, почувствовавшего присутствие Достоевского за левым плечом.
Неожиданность «Сломанных цветов» — наверняка самого изящного фильма этого года – в том, что Джармушу наконец надоело бродить по кладбищу.
Дон Джонстон Билла Мюррея бродит по своему прошлому, встречаясь с его восхитительными обломками – Шерон Стоун, Тильдой Суинтон, Джессикой Ланг, Фрэнсис Конрой, сыгравшими бывших возлюбленных странника. Абсурд и банальность переплетаются, создавая знакомую джармушевскую интонацию – герой то оказывается в чьей-то постели, то получает по физиономии, становится свидетелем краха одной женщины и обретения мира другой, и все это ему одинаково ненужно. Он – всего лишь тело постаревшего соблазнителя. Путеводителем в его странствии оказывается старая пишущая машинка. Все кругом – чистая литература. Он устал. Ему скучно.
Но почти наивное восхищение камеры всеми встреченными женщинами, и финал, в котором бедняга Дон Джонстон переживает то, что в житиях святых обычно классифицируется как просветление, превращает «Сломанные цветы» в акт примирения всего со всем — искусства с жизнью, Дона Джонстона с миром, Джармуша с кинематографом. И обаяние этого чудного фильма таково, что хоть и не долго, но так же чувствуешь себя примиренным – с жизнью, кинематографом, самим собой.
Неудивительно. Ведь цветы, как известно, покрывают все – даже могилы.
Искать стародавних подружек можно с 3 ноября.
