Цивилизация
В начале девяностых журналистка из журнала «Домовой» делала интервью с начинающей звездой — сценаристкой Ренатой Литвиновой, обозначив то самое чувство. Описав изломанную Литвинову, с фляжкой коньяка, порванным случайно чулком, корреспондентка хоть и с журналистским приемом, но вполне честно написала что-то вроде: «Я остро пожалела, что мы никогда не будем подругами и она никогда не будет со мной откровенна». Это была она, одна из первых купившихся, желающих полюбить Ренату, увидеть интерес в глазах Ренаты, победить ее холод. А это у Литвиновой такая игра, ход такой.
Спустя примерно десять лет, на предпремьерном показе в «Фитиле», где Литвинова представила свой режиссерский дебют в художественном кино «Богиня: как я полюбила», режиссер была одета, как всегда, с головы до ног в гламур. Только в какой-то момент стало видно, что изящная гетра, пять минут назад покрывавшая туфлю, изрядно так задралась, придавая Литвиновой, надменно прошипевшей-пропищавшей в микрофон: «А что тут спрашивать? Фильм гениальный», в целом несколько дурацкий вид.
Да, то бретелька с плеча спадет, то чулок порвется, то от аплодисментов на Берлинском фестивале Озону бриллиант из кольца вылетит, то гольфы съедут с места — Литвинова, одним словом.
В каждом этом торжественно-нелепом дефекте при всей грандиозной литвиновской фактуре и проглядывает цветочек-лепесточек ее клоунской гениальности.
Если все прочее — сценарии, отдающие последней страницей тетрадки надуто-готической восьмиклассницы, эта марлендитриховщина, шепоток из нарисованных кровавых губ, преувеличения, слабенький бенефис «Неба. Самолета. Девушки» — все это тянуло на лишь отличный перформанс, то теперь вопросы сняты. Все были игрушками в ее руках и все ей мешали. Самое лучшее, что она до этого времени сотворила, гениальное документальное кино «Нет смерти для меня», могло бы выглядеть случайным дзенским ударом, но было, оказывается, неслучайной первой частью «Богини».
Женщины-звезды божественной природы, которые ради экранного бессмертия пожертвовали всем, что нашлось под рукой, — это невидимые подруги Фаины-богини. А одна даже является ее мамой.
Работает Фаина следователем, важно качаясь, с папкой под мышкой ходит с работы домой, дома — коньяку и видеть сны. Во сне приходит мертвая мама (Светличная), требует внимания, понимания и воссоединения. Фаина должна уйти в мир мертвых. Иногда к маме присоединяются ее товарки, убеждают: это не страшно, это нужно. На работе ищется пропавшая девочка, никто не верит, что девочка жива, только Фаина и папа ребенка (Сухоруков). Папа как-то задавил собачку соседскую, так что, может, это соседи-врачи наделали. Точно. Они. Фаина найдет ребенка, а врачи-почти-убийцы совершат самоубийство давно влюбленных. Фаина никого не может полюбить, ее же, напротив, любят все. А Фаина не может полюбить, поскольку отказывается делать это наполовину, смириться с его недостатком. А значит, ей уготован в любимые чокнутый профессор (Суханов), который изобрел препарат, позволяющий путешествовать в мир мертвых, где он встречается со своей женой. Фаине нужно спросить врачей, зарезавшихся от любви, спрыгнувшего с подоконника подозреваемого (Хабенский), маму, умерших поэтов, их умершие стихи, звезд нашего времени и сами чувства, спросить у них всех, где она — эта любовь Фаины.
Если вам кажется, что все это довольно густо, то прибавьте инфернальную столовую, где Фаина заказывает то суп, то коньяк, но, заметьте, никогда ничего не ест и не пьет.
Стены столовой обклеены страницами и обложками журнала «Вог», а работают и выпивают там создания такой жизненной силы, что сразу ясно: давно уже померли.
Добавьте профессорскую служанку-горбунью (Качалина), осатаневшего ворона, который таскает Фаине рыбу на карниз, зеркала, через которые совершаются потусторонние путешествия, протоколы, которые заполняет Фаина, мир иной, тревожно расположившейся на вечно вечерней лесной просеке.
И, может быть, самый большой подарок: Литвинова предлагает свою версию решения вопроса, куда деваются души и умы душевнобольных и умалишенных. Когда Фаина отправляется в мир мертвых, через зеркало в этот мир приходит ее двойник — безумная бомжиха Фаина, другая, не тот человек. В изящно повязанном платке —полиэтиленовом пакете из «Седьмого континента», с туго набитыми пакетиками — ну, чтобы спать на них, с набеленным лицом, вежливая, совсем сумасшедшая.
Вот тут-то все и встает окончательно на место. И прекрасная Фаинина речь, также созданная из языкового мусора (а слова она использует с изысканностью самые бросовые, смешные и ничтожные), и Фаинина упрямо-простодушная дурь, мутный супчик промежуточной столовки, ободранная ванная Фаининой квартиры, где она все бросает трубку звонящего телефона, и под конец вопрос следователей-сослуживцев, сидящих в квартире уже окончательно пропавшей Фаины: «А зеркал-то ей столько зачем?» Был ли профессор со своими зеркалами, или все это была одна Фаина? Была? Фаина? Но протокол с того света она вынести сумела, там зафиксировано на каждой строчке: «Любовь». Мусор – вот главное слово и главная красота этого кино, мусор, прирученный распад, а как следствие — безумие, а потом и смерть. Здесь и разгадка секрета, почему героиня-красавица вне секса и вне чувства.
Она идет дальше, сквозь это – смерть сексуальней секса, это конечная точка любви.
Вспомните тарантиновских Невесту и Билла – лучший любовный дуэт этого года, где крови и разбитым сердцам сопутствует чудовищный комизм — такая вот намечается тенденция.
Весь этот потусторонний капустник, где Литвинова дала лучшим образом высказаться каждому — и знаменитому актеру, и второму продюсеру (в кадре все), демонстрирует и литвиновскую жесткость. Ограблена Муратова, где-то маячит Сокуров, некрореалисты, Мамлеев и, конечно, Тарковский. Чужое отбирается резко, без рефлексии и реверансов, все отобранное сидит как влитое, фильм — абсолютно самостоятельный, так это бывает у талантливых завоевателей, которым нужно что-нибудь больше жизни.
Сколько раз Девушке и Смерти пророчили достойную встречу, ну вот и встретились по-человечески. Дива в золотых шелках манерничает на опилках манежа, поскольку сегодня только контрапункт — это хороший тон, только им и можно разбить сердце, как это, собственно, и случается в конце фильма.
