Цивилизация
Все выходные вокруг Дворца фестивалей тусовались манифестанты, — безработные актеры, которые все еще хотят реформ. То они стояли на крыше одного из павильонов, прямо под пальмой и кричали в мегафон про abrogation (аннулирование, то есть), то перекрыли все движение, объясняя окружающим, что с ними надо вступать в переговоры, а не нагло на них плевать.
Под пальмой вообще приятно устраивать манифестации. Солнышко греет. Люди смотрят. Полиция с дубинками рядом.
Администрации пришлось даже отменить один из показов, правда не конкурсного, фильма: войти в зал было невозможно. Полиция кого-то арестовала, кого-то побила, в общем, все разошлись счастливые и довольные, помахивая разными флагами (в том числе красным с серпом и молотом; были и плакаты в поддержку Революционной коммунистической лиги). Самым прекрасным в этой манифестации были многочисленные зеваки, пришедшие на премьеру мультфильма «Шрек-2»: у всех на головах были обручи с зелеными шрековскими ушами. Когда эти уши согласно кивали в такт крикам протеста, становилось понятно, что за будущее этого народа можно не волноваться.
Тем временем во Дворце фестивалей показывали два вторых: «Шрек-2» и «Убить Билла часть 2». Два фильма, рассчитанных на всех людей доброй воли, но радующих в основном киноманов.
На пресс-конференции Майк Майерс, озвучивавший Шрека, которого я вне образа деревенского дурачка толком никогда не видела, оказался интеллигентным, милым, красивым канадским мужчиной, лишь слегка похожим на типичного канадца из «Сауз парка». Кэмерон Диаз сияла улыбкой и объясняла, как ей хорошо было работать. Эдди Мерфи фыркал по-ослиному и рассказывал, что процесс озвучки записывали на видео, чтобы добавить их героям человеческие гримаски. Антонио Бандерас...
Да, во втором «Шреке» великолепно играет Антонио Бандерас. Он рыжий, маленький и чудесно вылизывает себе яйца. Возможно, это его лучшая роль: Котик в сапогах, страшный убийца, подосланный к Шреку, но потом переметнувшийся на сторону добра.
Котик чудесно бьет на жалость, но вообще-то он в фильме совершенно ни к чему. Очевидно, его придумали только ради Бандераса и его чудесного испанского акцента. Вообще, второй «Шрек», хоть и очень яркий, кажется совершенной пустышкой по сравнению с первым. Ну, понятно, про медовый месяц зеленого болотного жителя с его избранницей много не расскажешь. Ну ладно, знакомство с родителями невесты тоже уже во всех комедиях обыграно. Вроде все на месте – и профессионализм актеров и аниматоров, и злая-гнусная феечка-крестная, и болтливый осел, и восхитительный трансвестит-бармен в исполнении ни много ни мало Ларри Кинга, но все это, хоть и прорисовано даже лучше, чем в первом «Шреке», выглядит бледно и натужно. Как будто комик понимает, что должен развлекать, но совершенно не понимает, зачем, и работает по инерции. Правда, надпись «Версачечная» (Versacery) на одном из домов в родном городе Фионы (чистый Голливуд, с пальмами и понтами) примиряет со всем остальным. Когда будете смотреть, ни в коем случае не уходите из зала, пока титры не закончатся: последние полторы минуты мультфильма – привет ценителям первого «Шрека».
Ценители первого «Убить Билла» с утра стояли под окнами Дворца фестивалей и выпрашивали лишний билетик, хуже манифестантов... Внеконкурсный фильм председателя жюри вызвал наибольший ажиотаж среди зрителей. А во время премьеры рядом на пляже шел ужастик Зака Снайдера про живых мертвецов, ремейк ромеровской классики, — Тарантино должен был быть доволен.
Ай-яй-яй-яй, яй-яй, убила Билла, ни за что ни про что, сука, замочила, — пою я с тех самых пор, как увидела красавицу Турман, вершащую свой кровавый путь сквозь классические голливудские фильмы.
Безусловно, том второй разойдется на цитаты круче «Палп Фикшна». Безусловно, он войдет в историю кино. Безусловно, про него будут писать дипломные работы и диссертации, где все расскажут и про аллюзии, и про «Сегуна-убийцу», и про классический голливудский нуар, и про послужной список Дэвида Кэррадайна (Билл). Если в первом фильме Тарантино показывал, какими способами он умеет рассказывать историю, то во втором он ее, наконец, рассказывает, почти не отвлекаясь.
История оказывается неинтересной. Вся, кроме психологического разбора образа Супермена: Супермен, объясняет Билл, утром просыпается Суперменом, а потом надевает на себя маску офисного работника, чтобы не выделяться. Таким он видит усредненного жителя Земли. Вот так и ты, — говорит он Уме Турман, — можешь сколько угодно работать в музыкальном магазине, но по утрам ты просыпаешься убийцей.
Так и Тарантино: может сколько угодно рассказывать истории, но на самом деле ему гораздо важнее, как их рассказывать. Он честно признается, что делает фильмы не для публики. «Я сам себе публика. Я делаю фильмы для тех, кто любит кино». Вот для них и фильм. И для тех, кто хотел бы работать в музыкальном магазине. И для убийц. И для тех, кто любит титры, как в классическом голливудском кино, и блондинок, как в классическом голливудском кино. И, главное, для тех, кто может получать удовольствие исключительно от мысли «ну надо же, как он это прекрасно сделал». Я вот не могу. Хотя сделал он это прекрасно.
