Цивилизация
О книге Михаила Елизарова можно писать что хочешь, без утайки, поскольку из пятитысячного тиража те, кто должен был ее прочитать, уже прочитали, а те, кто не должен, те и не смогут. Но вот узнать о елизаровском романе, считаю, нужно гораздо большему количеству людей. Вот вы не прочитали, а и напрасно. Вы и сами, может, не подозреваете, насколько обеднили свой культурный год.
«Pasternak» этот — не первая высадка литературного спецназа на литературные же территории, но уж больно живая и даже отчасти где-то новая. Антилитературное «Голубое сало» в свое время нежданно-негаданно не только превратило Сорокина из Льва Толстого концептуалистов и модернистов в Льва Толстого для всех, но и, следуя законам жанра, сделало из писателя это самое литературно-классическое голубое сало. Роман позволил считать писателя свой долг выполнившим и разрешил это самое сало съесть в целях дальнейшей борьбы с литературой.
Елизаров, написав свой «Бойцовский клуб» по-русски, продолжил борьбу литературы с собой, а также со всяческими разновидностями современной духовности как питательной среды для литературы.
Короче, так. В Москве параллельно орудуют два небольших подразделения: некто Василий Льнов с помощником и отец Сергий с другим помощником. Задача данных товарищей — уничтожение армий различных расплодившихся сектантов. Врагами являются все: последователи Блаватской и американские проповедники, целительницы- знахарки, буддисты и последователи Порфирия Иванова, список можете продолжить сами. Василий Льнов воспитан дедом в духе старых языческих верований. Покойникам в дедовой деревне выстраивали дома, где они могли привыкнуть к смерти, в новорожденном могли признать реку, а следовательно, незамедлительно утопить, чтобы не мучился, и так далее.
Отец Сергий также в своих духовных исканиях пришел к выводу, что опасность таится в различных духовных бандформированиях. Объединяет с группой Льнова их одно – основным источником бед и самым страшным врагом признана литература.
Стихи про смерть (а как в русских стихах без смерти, души и проч.?) есть не что иное, как консервы духовного поэтова трупа, заготовленные поэтами на долгую зиму вечности.
Такие консервы только отравить человека могут, пропитать лжежизнью, чужой мертвой душой. Главнейшим врагом Елизаровым был выбран Пастернак. Только намаявшимся от ненависти душам близка и понятна будет эта тема – тема вредоносности Пастернака. Я вам не скажу за всю Одессу, только я так ненавижу Пастернака, что и не надеялась уж встретить родственную душу. Но Елизаров такой злобной шрапнелью прошелся по синтаксису, согласованию времен, сравнительному ряду и чему еще там можно было пройтись, бойким пулеметным огнем пробежался по искореженным манерными строчками словам, вдумчивыми ракетными ударами – по пастернаковской духовности. Смешно до светлых слез.
Смешно будет каждому, кто до сих пор замужем за русским языком, женат на литературе (то прозе изменял с поэзией, то наоборот), а в сестрах имеет филологию.
Сам Елизаров, некогда провинциальный самородок, пару лет назад вошедший в литературу сначала с мистическим триллером «Ногти», потом с верноподданническим одноименным сборником рассказов, где расписался в любви и Сорокину, и Мамлееву, и прочей компании отцов-основателей, дело их продолжил верно и честно. Но пошел дальше, поскольку от старшего поколения его отличает приятная особенность: в романе своем он обошелся без всякого московского концептуального секса. Там, где у отцов не обходится без какого-нибудь свального греха, Елизаров не призывает сексуальную энергию в помощники, обходится монашеским аскетизмом.
Грустно, что он пишет так и в такое время, что на широкую аудиторию претендовать не может.
Упоенный правотой открывшихся ему истин, Елизаров не заботится о несколько тупоумной законченности произведения, которая залог успеха.
Одних читателей отпугнет преемственность – сыты по горло. Других – концентрированность: сделал бы полноценный триллер в жанре беллетристики, выбрал бы из густоты своей одну линию, облек бы во всем доступный роман — получил бы больше поклонников. Но нет, ведет войну с поднятым забралом, как истинно верующий маньяк. Идея интересует его больше, чем широкий успех. Идея – читай: литература. Парадокс сей говорит о том, что каким-то неведомым нам образом она будет жить. Имя Елизарова не то чтобы неизвестно, а полуизвестно, но подвиг его бессмертен. За оружие, товарищи. Бей литературу, спасай Россию.
