Цивилизация
У редко поминаемого сейчас Маяковского в полузабытой пьесе «Мистерия-Буфф» был такой персонаж, Соглашатель, который все уговаривал всех помириться и от всех получал по шее. Во «Входе в тему» своей новой книги «Двести лет вместе», посвященной евреям в России, Солженицын обозначает свою задачу: «Это поиск всех точек единого понимания и всех возможных путей в будущее, очищенных от горечи прошлого».
Первый том, посвященный дореволюционной истории российских евреев, вызвал ожидаемый всплеск эмоций. Как и следовало ожидать, единство сторон проявилось в горячем стремлении добраться до шеи автора. Один из немногих принявших книгу публицистов, Лев Аннинский, заметил: «Для обоюдного взрыва хватило бы в этой книге и обложки». Для исчерпывающего резюме критических статей хватит и заголовков: «В круге первом антисемитизма», «Солженицын: ложь “под трели Соловьева”», «Солженицын обжегся», «Удостоверение гения, или Псих со справкой» и т. п. Солженицын в одночасье оказался антисемитом и жидовским прихвостнем, самозванцем и деградантом, малограмотным хамом, написавшим вместо объективного исторического исследования лженаучный трактат, и бездарным писателем, вместо яркой публицистики изваявшем зевотное повествование.
Однако, несмотря на шумность, полемика была какой-то разминочной. Ну что там в дореволюционной истории — черта оседлости, шинкарство да погромы в Одессе и Кишиневе?.. Все прекрасно понимали, что первый том — только присказка, сказка начнется во втором, посвященном русскому еврейству в советскую эпоху.
И вот на прилавках появился второй том. Хочется сразу же определиться с его жанром. В интервью главному редактору газеты «Московские новости» Солженицын заявил, что это его первая научная работа. Увы, но справедливые претензии к этому определению возникали еще после выхода первой части (нашумевшая статья Леонида Кациса, вызвавшая отповедь Натальи Солженицыной), вторая окончательно подтвердила: настоящей исторической монографией эту книгу вряд ли можно назвать. Слишком много претензий может последовать от профессиональных ученых: и зияющие пробелы в историографии (скажем, автор практически не затронул обширную западную литературу по вопросу, ограничившись российскими и израильскими источниками), и, мягко говоря, спорная источниковедческая база (книга написана почти исключительно на основе энциклопедий и публицистики, без надлежащей критики источников).
Но проблема даже не в том, что Солженицын все время путает исторические источники с историческими исследованиями, а в непонимании, что, в отличие от художника, историк на аргумент «да я же сам помню это время» просто не имеет права. Между тем во втором томе автор много эмоциональнее, он уже не просто излагает, он проповедует. Перед нами не научный труд, а очередной «опыт художественного исследования». Но отменяет ли это книгу? Да ничуть. Перед нами качественный (как Солженицын старался, можно видеть по языку его работы, почти полностью очищенному от странного славянофильского новояза, столь портившего его последние романы) публицистический труд, нон-фикшн, если угодно, а в этом жанре авторская эмоциональность вполне на месте. К тому же том о XX веке – действительно узловой для автора. Как сам он признается в послесловии, книга выросла из задуманного очерка о евреях в русской революции. Все обширные исторические экскурсы — лишь подводка к этому событию и описание его последствий. Собственно, главную идею книги можно пересказать одной фразой: ответственность за «великий перелом» России в XX веке вместе с русскими делят и евреи; и тем и другим необходимо раскаяние, «раскаяние взаимное – и ВО ВСЕЙ ПОЛНОТЕ СОВЕРШЕННОГО».
Не требуется большой прозорливости, чтобы предсказать: раскаяния не будет, будет жесткая критика книги со всех сторон. Скрупулезный рассказ о не всегда приглядных действиях евреев вызовет крики тех, для кого любое упоминание русским «еврейского вопроса» равняется животному антисемитизму. А русских националистов не устроит «обоюдная ответственность» и активное неприятие их тезиса о добром и доверчивом народушке, сбитом с панталыку злокозненной мировой закулисой.
В последнее время о еврейском вопросе в России говорили преимущественно или сами евреи, или какие-то совсем уже безумные издания, высчитывающие в семитских фамилиях «число диаволово». Книга Солженицына — пожалуй, первая масштабная работа, автор которой искренне старается быть непредвзятым, пусть не как ученый, но как публицист. И тут будет уместным еще одно наблюдение.
В дебатах по первому тому обе стороны оказались солидарными в одном вопросе — о возможной востребованности книги читателем.
А. Красильщиков в статье «Зачем?» резюмирует: «Зачем понадобилось Солженицыну в очередной раз трогать проблему русско-еврейских отношений — совершенно непонятно. Кончился наш роман… Похоже, русская «легальная» юдофобия окончательно выдохлась. Видимо, и не нужна она нынче в России, где в любой момент может прогудеть набатом призыв: «Бей жидов!»». К этому же выводу приходит с другой стороны и С. Куняев: «Ну что ты ко мне пристал, как банный лист: напиши да напиши в газету о книге Солженицына «Двести лет вместе»? Ну зачем мне о ней писать? Опять погружаться в выгребную яму истории — в еврейский вопрос, разбираться в его трагедии, в его истерике, в его фарсе, в его демагогии? Надоело!.. Все, кто того хотел, давным-давно уже перечитали» (дальше список публикаций на эту тему в «Нашем современнике»).
Солженицын в последнее время постоянно опаздывал. С изданием «Как нам обустроить Россию», с возвращением на родину и т. п. Его работы появлялись тогда, когда проблема уже уходила в прошлое. Но первый том «Двести лет вместе», в отличие, например, от последних книг «Красного колеса», имел резонанс и у критиков, и у издателей, и, главное, у читателей. Второй том выходит стартовым тиражом в 100 тысяч (это с публицистической-то книжкой и в конце 2002 года!), причем в магазине в первый день продаж за ним выстроилась небольшая очередь. Одну из глав второго тома Солженицын заключает следующими словами: «И кажется очевидным, что правда о нашем общем прошлом — и евреям, как и русским, НРАВСТВЕННО НУЖНА». Что ж, в споре рождается истина, повод для спора дан, а о востребованности книги пусть теперь говорят те, кто сам с этой востребованностью знаком лишь понаслышке.
