Цивилизация
В Москву приезжают These New Puritans — одна из самых необычных молодых английских рок-групп. Если в начале пути их творчество, казалось, неплохо вписывается в традицию нового британского постпанка с явной оглядкой на классиков, от Joy Division до The Fall, то во втором и особенно третьем своем альбоме «пуритане» внезапно ушли в эксперименты. То есть, другими словами, они почти полностью отказались от прямолинейных ритмов и риффующих гитар, воспользовавшись вместо этого услугами симфонического оркестра, а кроме того, расширили состав за счет духовой секции и наловчились вставлять в свои композиции звуки совсем уж диковинные, от этнической перкуссии до звона разбивающегося стекла. Четыре года назад These New Puritans играли в Москве на «Пикнике «Афиши», а сейчас приезжают с сольным концертом в один из крупнейших столичных клубов, и звучать проект на этот раз, очевидно, будет совсем по-другому. В преддверии выступления лидер ансамбля Джек Барнетт рассказал «Газете.Ru» о том, что значит играть в одной группе с собственным братом-близнецом, в чем особенность российской публики и как записать на пленку хлопанье птичьих крыльев.
— У вас три альбома, и все абсолютно разные. Так и дальше будет? Вы цель себе поставили — на каждом следующем диске как будто с нуля все начинать?
— Нет, вовсе нет. Мы сами, если честно, не осознаем эти различия, пока нас буквально носом в них не ткнут. Знаете, это как с фотографиями: посмотришь на свою фотографию, а потом еще на одну, которая сделана через три года после первой, и увидишь, что ты, оказывается, за эти три года сильно изменился. Но ведь на протяжении этих лет ты не фиксировал эти изменения.
— Редко встретишь группу, в которой играют братья-близнецы. Как это влияет на происходящее? Вам становится от этого легче музыку сочинять, вы же, наверное, и без слов друг друга понимаете?
— Ха, я бы и рад вам сказать, что становится легче, но на самом деле ничего подобного. Мы абсолютно разные люди, в каких-то вещах просто полные противоположности друг другу. Джордж — модель, он для журналов снимается периодически, и характер у него соответствующий. А я дома сижу один, музыку пишу. Конечно, нам не приходится, например, выбирать выражения: мы можем плюнуть на формальную вежливость и говорить все друг другу как на духу. И это хорошо. Но с другой стороны, конфликтов от этого тоже больше.
— А говорят, конфликт — это как раз для творческих людей очень полезное состояние.
— Действительно, есть такая точка зрения, и мне бы тоже было выгодно с этим согласиться. Но на самом деле для нас это было справедливо только на первых порах: тогда между мной и Джорджем было соперничество, которое заметно подстегивало нас развиваться. А сейчас мы уже отлично знаем, что каждый собой представляет, и вряд ли можем друг друга удивить. Поэтому теперь конфликт — это просто ссора, то есть ничего хорошего.
— «На первых порах» — это когда именно? Когда вы вообще стали что-то сочинять?
— Да, наверное, лет в семь. Я даже взял несколько уроков игры на гитаре, но быстро прекратил это дело, потому что самому играть было намного проще, и я чувствовал, что эти уроки, наоборот, меня тормозят. Зачем играть «Jingle Bells» по бумажке, если можно просто ее подобрать?
— То есть у вас нет никакого музыкального образования, если не считать этих уроков? А как же вы пишете партитуры для оркестрантов? Или просто говорите: здесь играй так, а здесь эдак?
— Я сначала именно так и попробовал делать, но это оказался абсолютно тупиковый путь. Академическим музыкантам нужны ноты, и мне пришлось самому освоить нотацию — кучу времени на это убил, если честно. Но оно того стоило! Теперь я, во-первых, могу добиться того, чтобы мою музыку играли лучшие исполнители. А во-вторых, я получил полный контроль над звуком, чего мне как раз и хотелось больше всего: не полагаться на чужого дядю, а самостоятельно следить за тем, как делается альбом, от начала до конца.
— Ноты вы освоили перед записью второй пластинки, «Hidden», а для третьего диска записали ястреба. Мне, если честно, до сих пор плохо в это верится — и плюс, признаюсь, я все пытался его услышать, пытался, но так и не услышал.
— Его слышно в композиции «Field of Reeds». На самом деле это очень короткий фрагмент, и звук хлопающих крыльев ястреба там смешан и с другими звуками, например с рокотом волн.
— Как вообще такое может в голову прийти — записать ястреба?
— Вы мне не поверите, но это на самом деле абсолютно спонтанно происходит. Все вещи такого рода, их диктует музыка. Мы вовсе не сидим и не думаем: «Что бы такое особенное отчебучить?» Просто бывает так, что ты написал песню и понимаешь, что вот этот ее фрагмент хорошо будет звучать, если сыграть его на фортепиано.
А для другого фрагмента нужен ястреб.
Честное слово, так это и выглядит. И с ястребом было смешно, потому что мы даже сначала не осознали, какое это безумие. Поняли только после того, как нам все подряд стали отказывать. Сначала студии говорят: нет, ястребов мы не пишем. Гитары пишем, барабаны пишем, а ястребов — нет. Потом сами владельцы ястребов тоже говорят: не дадим ни за что, что за глупости вы говорите? Но в итоге нам удалось уговорить людей, которые занимаются борьбой с вредителями сельскохозяйственных культур. У них был ястреб, очень крутой, настоящий хищник, не какая-нибудь там цирковая пташка. Его-то мы и записали.
— Хорошо, а как все эти нюансы звука на концерте воспроизвести? Вряд ли вам с собой в тур ястреба дадут.
— Ха, это было бы забавно, но да, к сожалению, так не бывает. Тем не менее у нас в составе сейчас семь человек, включая духовую секцию и певицу Элизу Родригес, которую можно было слышать и на нашем последнем диске. Плюс мы постоянно меняемся инструментами, так что можем в том числе и производить кое-какие необычные звуки. Пожалуй, вот этот концертный бэнд на данный момент мое любимое воплощение These New Puritans.
— А может ли этот состав играть песни, например, с первого вашего диска, «Beat Pyramid»?
— Теоретически — да, но в репертуаре у нас сейчас, кажется, только одна вещь с той пластинки. Тут тоже как со старыми фотографиями: смотришь вроде на самого себя, но кажется, что это какой-то другой человек.
— Под вещи с «Beat Pyramid» можно было двигаться, и вообще тогда казалось, что у вас чуть ли не все завязано на ритме. А на новой пластинке вообще ритма почти нет. Как на эти свежие вещи реагируют люди на концертах, по вашему опыту?
— По-разному. Некоторые открывают рот и смотрят непонимающим взглядом на сцену, но это, мне кажется, тоже нормально и тоже входит в правила игры. Ведь у нас странная музыка: не академическая, но и не поп, а что-то третье. Отсюда невозможность заранее просчитать слушательскую реакцию, и это, конечно, делает нашу деятельность только интереснее.
— А в России какая была реакция? Вы же уже играли у нас, помнится, несколько лет назад.
— У меня хорошие воспоминания от обоих концертов. Знаете, здесь у нас вообще считается, что в России очень интеллигентная публика, особенно в сравнении с местной.
— Да что вы говорите? И в чем это выражается?
— Ну вот скажите мне, вы знаете группу Van der Graaf Generator?
— Конечно.
— Вот видите. Я даже не сомневался в этом. И у вас все такие. Приезжают Van der Graaf Generator — и собирают полный зал. Это просто невероятно. В Англии никто не знает, кто это. Не знают, не помнят, не понимают. По-моему, этим все сказано.
These New Puritans
«ГлавСlub»
2 ноября, 20.00
