Цивилизация
Как повлияла на снижение темпов экономического роста и торможение инвестиционной активности выбранная правительством тактика невмешательства на фоне общей политико-экономической неопределенности? О симптомах неблагополучия в интервью «Газете.Ru-Комментарии» рассуждает главный экономист компании «Тройка Диалог» Евгений Гавриленков.
— Евгений Евгеньевич, как изменилась за последнее время инвестиционная активность?
— Очевидно, что за последние несколько месяцев инвестиционная активность затормозилась. Официальную статистику можно критиковать, она всегда потом уточняется, порой очень существенно, но тем не менее какие-то тенденции в течение года она схватывает. По ее данным видно: действительно высокий рост инвестиций был в первые пять месяцев, но с середины года он явно затормозился. Год к году цифры остаются довольно высокими, но по отношению к предыдущему месяцу идет практически стагнация. Это в том числе и привело к торможению экономического роста в целом.
Прошлый год, первые кварталы этого показали быстрый рост заемных средств. Если смотреть разбивку Госкомстата по источникам инвестиции, то там всегда примерно процентов 47-48 — это собственные средства предприятий. Небольшая доля, порядка 4%, была у банков, примерно столько же — кредиты от других предприятий. Так было около года назад.
Но статистика Госкомстата за первый квартал показала, что доля заемных средств от банков и от предприятий резко выросла и составила порядка 18-19% в общем объеме инвестиций.
Это говорит о том, что заработала финансовая система. Экспортеры — нефтяники и металлурги — зарабатывают деньги. При наличии нормального инвестиционного климата имеет смысл возвращать их в экономику, появляется кредитный ресурс: достаточно дешевые деньги, работает финансовая система, экономика начинает расти. И этот процесс мы наблюдали до середины нынешнего года. Резко выросла активность финансовой системы в перераспределении, и инвестиции были довольно диверсифицированы. Конечно, надо принимать во внимание проблемы ЮКОСа, который сейчас не может принимать долгосрочные инвестиционные решения, а его доля существенна. Но в целом доля нефтяной отрасли за последний год сократилась и опустилась до 19% против обычных 22% от общего объема инвестиций.
Здесь имеет смысл отметить ряд факторов, которые характеризовали рост в первом полугодии: во-первых, качественное, положительное изменение механизмов роста, он стал более диверсифицированным; во-вторых, большее участие финансовой системы в перераспределении кредитного ресурса в пользу неэнергетических отраслей.
С середины года мы видим торможение всех этих процессов — не только количественное, но и качественное.
Я думаю, для изменений есть несколько причин. Во-первых, были достаточно высокие ожидания в начале года. Приходит новое правительство, и вроде бы есть окно возможностей, чтобы ускорить реформы. Всем, в том числе и иностранным инвесторам, ситуация представлялась так, что сейчас у президента и правительства нет никаких барьеров и можно проводить реформы. Но ничего этого не увидели. Мы увидели, что в мае началась новая волна разбирательства с ЮКОСом, развернувшаяся не в его пользу, банковский кризис, который, на мой взгляд, был рукотворным. Проведение операции чистки банков, конечно, было необходимо. Но чистка началась в середине мая, когда в экономике ликвидность была очень низка. Кроме того, по объективным причинам тогда была очень напряженная ситуация, процентные ставки находились на высоком уровне и скакали. Это другая история, не связанная с российскими проблемами. И в это время как раз началась чистка, причем в агрессивной манере, что, конечно, не прибавило инвесторам оптимизма. В результате резко ухудшились условия заимствования. Многие компании отложили на время размещение своих бумаг.
Кроме того, я думаю, усилился отток капитала на фоне того, что исчезли представления о том, какую экономическую политику государство собирается проводить.
Мы раньше говорили о том, что политика, возможно, будет дирижистской. Вроде бы так и говорилось о социальной ответственности, о необходимости усилить роль государства. Слова на эту тему произносились, но если посмотреть на проект бюджета на 2005 год, то там резкого роста расходов не происходит. То есть экономика получает очень противоречивые сигналы. С одной стороны, грозят государство поставить везде, но фактически этого пока вроде бы не происходит.
Это неопределенная ситуация, которая не способствует принятию инвестиционных решений.
— В последний месяц разговоры о необходимости создать крупную нефтяную компанию реализовались в проекте «Газпромнефть», который потенциально может включить «Юганскнефтегаз» и стать ключевым игроком на рынке. Как вы оцениваете этот процесс укрупнения государственных компаний и их возможной экспансии?
— Очень сложно дать оценку этому процессу. Мы имели что-то подобное пару десятилетий назад. В результате мы пришли к выводу, что такая система неповоротлива и неэффективна. Оттуда родилась идея ее разбить и, в частности, выделить транспортную составляющую, создать более эффективные и поворотливые частные компании. Вся эта система заработала. Это явный откат назад. Можно предположить, что, например, нынешний менеджмент «Газпрома» идеальный, но не факт, что следующее поколение менеджеров будет столь же эффективно.
— Может ли это быть проявлением нового экономического курса?
— Во-первых, на мой взгляд, экономическая политика с середины года как-то исчезла. Говорят одно, но мало что происходит в сфере реальных действий.
Но в части энергетического сектора действительно идет явное укрупнение и огосударствление. Создается монстр, но пока я не взялся бы говорить, что выбранная модель такова, что этот монстр будет контролировать и другие, перерабатывающие отрасли. Пока об этом речь вроде бы не идет. То, что объединяется нефть с газом, в общем-то нормально. У многих крупных зарубежных компаний и бизнес газа, и бизнес нефти находится в одной структуре. Тут ничего плохого нет.
Другое дело, что долгосрочная неэффективность государственной супермонополии очевидна.
Сейчас просто всех этих проблем, связанных с неэффективностью такого рода менеджмента, не видно.
Сейчас нефтяная компания — это, по сути, cash-машина. Она печатает деньги, и ничего делать не надо. И это, конечно, привело к некоторому ослеплению от успехов.
— Статистика отмечает отсутствие экономического роста по отношению к прошлому месяцу. Это в большей степени сезонный фактор, тенденция, или такое замедление в принципе свойственно этому этапу экономического развития?
— Сезонное замедление роста у нас обычно в зависимости от года и урожая начинается в сентябре-октябре и продолжается до декабря-января. В прошлом году мы наблюдали торможение раньше обычного. Оно было связано с известными событиями июля, с делом ЮКОСа. Тогда это тоже способствовало оттоку капитала. Сейчас у нас торможение началось практически в июле, как раз на фоне банковских проблем и событий вокруг ЮКОСа. Но это, конечно, не сезонное замедление. Оно наступило раньше на несколько месяцев, чем оно должно было произойти. И в этом проблема. Если мы проанализируем последние полтора-два месяца, то тут начали играть роль другие факторы. Мы росли на фоне того, что доходы от экспорта поступали в финансовую систему, перераспределялись через нее, в том числе и через бюджет, если иметь в виду государственные расходы. Все это повышало и инвестиционный, и потребительский спрос и толкало экономику вверх. Нефтяники имели возможность зарабатывать, обменивать заработанную валюту на рубли, деньги оставались внутри частной финансовой системы, и экономика росла. Сейчас же стерилизационный эффект, который вызван профицитом бюджета, в условиях высоких цен на нефть и увеличивавшегося налогообложения приводит к тому, что изымается из обращения слишком много средств. Это тоже стало следствием того, что экономика перестала расти. Денежная масса быстро росла в прошлом и позапрошлом годах. Сейчас ее рост замедлился. Если мы посмотрим на то, что в последние шесть-семь недель произошло с резервами, они выросли миллиардов на 11, а денежная база за это время выросла очень незначительно.
Это означает, что спрос на деньги со стороны реального сектора снижается. Из-за того что он тормозится, деньги изымаются в бюджет.
В принципе это не очень хорошая ситуация.
— В чем заключается потенциальная опасность?
— Сейчас стерилизация, идущая из-за профицита бюджета, поскольку при цене свыше $25 за баррель 90% доходов компаний изымается в бюджет, это привело к тому, что денежная масса не стала расти так быстро, как она росла до того. Но так совпало, что и в экономике рост тоже затормозился по причине неясности экономической политики. Так что ухудшение произошло с двух сторон — и со стороны спроса на деньги, и со стороны предложения, поэтому мы пока больших проблем с инфляцией или обеспечением финансированием этого роста не имеем. Но если по каким-то причинам инвестиционный климат улучшится, возрастет доверие к экономической политике, придут иностранные инвесторы, то это должно повысить спрос на деньги, но действует слишком сильный стерилизационный эффект. Деньги зарабатываются ограниченным кругом экспортеров, в первую очередь нефтяниками. Эти средства изымаются, оседают в бюджете, в стабилизационном фонде.
Экономика может столкнуться с проблемой нехватки ликвидности. Это означает, что перед правительством в ближайшем будущем появится необходимость пересмотра макроэкономической политики.
В первую очередь речь идет о бюджете. И возникнет вопрос: а надо ли так облагать налогом нефтяников, изымать ресурсы, поскольку эти деньги не поступают в частную финансовую систему? Это может привести к ухудшению ситуации на денежном рынке и замедлить кредитную активность, что на самом деле в определенной степени сейчас и происходит.
Беседовал Евгений Натаров
