Обе выставки сделаны высокими профессионалами, настоящими мастерами и специалистами. Широко известные художники в результате слаженных усилий экспозиционистов и кураторов делаются еще известнее. Их шедевры и хрестоматийно известные работы становятся еще хрестоматийнее. Может возникнуть вопрос: стоит ли ради этого так стараться? Но те самые пресловутые очереди этот вопрос вроде бы снимают. Если люди хотят это видеть в таком ракурсе, значит, так и должно быть. А на примере выставки Айвазовского видно, как музей старается приучать своих зрителей к такому, бесхитростному, скажем так, восприятию искусства. Приучает с детства. Сайт музея трещит от рекламных сообщений: «Плывет, плывет кораблик: Цикл творческих занятий для детей 5–6 лет с родителями», «Небо и море: Творческое занятие для взрослых», «Морская прогулка по выставке художника Айвазовского» и т.д.
В чем смысл этого всего? Смысл в том, чтобы утвердить статус-кво, доказать очевидное, еще раз внедрить в сознание то, что там уже укоренено. Так строятся монографические экспозиции в России.
Разумеется, можно найти исключения, но правило все же таково. Наверное, это можно объяснить консервативными настроениями публики и музейщиков. И те и другие смотрят на музейное пространство как на территорию, где ничего не должно меняться. Особенно репутации художников. Если есть у Айвазовского определенное место в истории искусства — пусть так и остается. Если сложились о Серове определенные мнения — пусть уж ничто их не тревожит. Это, надо сказать, не хорошо и не плохо — таковы наши представления о роли художественного наследия в жизни.
Профессионалы выполняют свои задачи: выставляют что-нибудь редкое, что нельзя по тем или иным причинам часто показывать. Графику, скажем, нельзя долго держать на свету. И вот монографическая экспозиция — отличный повод извлечь рисунки из запасников. Заодно можно рассказать широкой публике, что Серов, скажем, был первоклассным рисовальщиком. Про Айвазовского такого, конечно, не скажешь, но все равно: ознакомиться с рисунками такой знаменитости никто не откажется. А еще Серов много работал для театра, его имя, что называется, прочно вписано в историю русской сценографии. В его декорациях шли спектакли Дягилева, именно благодаря этому Серов стал известен в Европе. Сегодняшний российский посетитель Третьяковской галереи может об этом и не знать. Вот выставка — чем не удачная оказия рассказать об этом. Еще Айвазовский не только море живописал, а также и портреты, и батальные полотна.
Казус здесь заключается в том, что профессионалы делают выставки ради того, чтобы показать эти раритеты на фоне хрестоматийных произведений, но зритель вполне удовлетворяется вещами широко известными и на всякие редкости почти не обращает внимания.
В зале, где висела графика Серова, почти никого не было. А там, где были помещены его театральные эскизы, не было никого вообще. И дело, наверное, не в отсутствии любопытства. А в том, скорее, что перегруженность выставки материалом ее в известной степени обессмысливает. Возможности человеческого восприятия не безграничны.
Тем не менее толпа штурмует двери, покорно стоит на морозе или под палящими лучами. Когда образуется такое скопище, уместно предположить, что людей интересует не просто творчество художника как таковое. В конце концов, ведь главные произведения этих мастеров находятся в постоянных экспозициях крупнейших музеев русского искусства — в Москве и Петербурге. Но там ни «Девочка с персиками», ни «Девятый вал», ни портрет Орловой, ни «Бурное море» паники и очередей не вызывают, ажиотажный спрос зафиксирован ни разу не был. Почему же здесь такие экстренные обстоятельства? Как мы уже знаем, народ не интересуют графика, эскизы костюмов и декораций или портреты забытых военачальников. Вероятно, речь идет о каких-то гораздо более глубоких, наверное, ментальных интересах.
Можно думать, что люди спешат сплотиться вокруг неких национальных ценностей, которые оказываются сию минуту персонифицированы в том или ином художнике, можно предполагать, что вдруг возникла мода на какое-то более или менее случайно вырванное из историко-культурного контекста имя. Боюсь, что напрасный труд импровизировать на тему, почему это именно такое, а не такое имя. Вот Третьяковская галерея за обозримый период показывала необъятные ретроспективы Боровиковского, Саврасова, Головина. И, в общем, ничего страшного не происходило. Двери не ломали, Мединский не приезжал, полевую кухню не разворачивали. Проходили себе спокойно выставки, продавались за немыслимые деньги каталоги. Кто-то приходил, кто-то писал в социальных сетях восторженные отзывы, а кто-то даже и скептические. Но все — в штатном режиме.
И вдруг паника, крики, один телевизионный новостной сюжет теснит другой. Очередь за билетами приобретает героические черты манифестации.
Конечно, бывает подобное не только в России. Скажем, в Лондоне несколько лет назад проходила выставка Леонардо да Винчи. Там люди, съехавшиеся со всех концов мира, ночевали у дверей музея, надеясь на случай: вдруг купившие билеты по интернету не придут.
Леонардо привезли из разных стран — первый раз в жизни. 500 лет ничего такого не было, то есть не было никогда. Но даже это не была выставка Леонардо вообще — она называлась «Леонардо при миланском дворе». То есть лондонские кураторы не дерзнули выставить то, что удастся получить. Они вынуждены были изобретать концепцию, сюжет, интригу.
Или вот пример, связанный с другой эпохой: в то же время, что Серова в Москве, в Вене в музее Альбертина показывали монографическую выставку классика поп-арта Роя Лихтенштейна. Одно из самых громких имен ХХ века, его работа на Christie's недавно была продана за $43 млн. И этого для экспозиции оказалось мало, опять же понадобилась концепция и работа кураторов. Из наследия художника организаторы выставки отобрали черно-белые и монохромные графические и живописные вещи 1961–1968 годов.
А в римском Квиринале в те же дни показывали Боттичелли. И опять же не решились свезти со всех концов страны полотна и развесить по хронологии, хотя для успеха этого наверняка было бы достаточно. Нет, к живописи великого Боттичелли присовокупили редкую и малоизвестную живопись сына его учителя и наставника Филиппино Липпи. Иначе с точки зрения европейского куратора — выставки нет. Нужно новое сообщение, новый взгляд. Аттракцион.
У нас как-то лучше без этого. Зачем отвлекать людей на кураторские причуды. Выставляй как можно больше, если есть место — и хорошо. Можно сказать, что российский зритель более серьезен, более сосредоточен на самом искусстве и сравнительно равнодушен к способу его представления, подачи. Можно, разумеется, смотреть на это иначе, в том смысле, что отечественный любитель прекрасного не стремится услышать высказывание, увидеть знакомое явление по-новому. Здесь остается только признать, что такой подход имеет право на существование. Ведь в любом хрестоматийном искусстве есть существенный заряд банальности. Как и в любой истине.