Цивилизация
Без «белых слонов»
— Госпрограмма рассчитана на 320 млрд руб. до 2025 года, при этом в следующем году предусматривается выделение минимальной суммы в 13,3 млрд руб. С чем связано нежелание центра оперативно предоставить больше денег?
— Минкавказ разработал новую госпрограмму, перенеся приоритет с социальных на экономические меры развития СКФО. В ее рамках выделены индивидуальные подпрограммы по каждому региону, а также по ряду крупных проектов, финансирование по которым запустят с 2017 года. Что касается суммы в 13 млрд руб., то, согласно новой редакции, в 2016 году доводятся средства для завершения ранее начатых проектов, как и было запланировано изначально, при формировании госпрограммы в 2013 году.
— Почему решили довести до всех субъектов одинаковые лимиты? У всех настолько одинаковые условия-потребности?
— Наоборот, абсолютно разные.
И раньше регионам полагались разные лимиты, что выливалось в обвинения, что те, у кого нет хорошего лобби, показывают плохие результаты, так как им не дают себя проявить.
В итоге решили с 2017 года дать им равные стартовые условия, чтобы никто не мог сказать, что их в чем-то ущемили.
Но для регионов это станет некой лакмусовой бумажкой: кто в условиях ограниченных ресурсов сможет эффективно ими воспользоваться и стать условно новыми Калугой или Татарстаном, сможет претендовать на дополнительную поддержку. Если субъекты не смогут представить своевременно качественные предложения, деньги уйдут в другой регион.
— Вы ранее заявляли, что бюджеты всех регионов округа являются дотационными, а три из них — высокодотационными. Насколько реализация госпрограммы снизит зависимость от федерального бюджета?
— До настоящего момента включая 2016 год, если посмотреть структуру госпрограммы, основные деньги шли на школы, больницы, поликлиники, объекты ЖКХ. Для Кавказа это насущные проблемы с учетом третьих смен и малой обеспеченности больничными койками. Но, создавая новые объекты соцсферы, мы напрямую увеличивали прямые обязательства бюджета по ее содержанию. Это тупиковый путь.
Пришлось изменить подход: ключевой задачей стало развитие реального сектора — через него мы надеемся решить социальные вызовы, а также пополнить бюджеты всех уровней (ожидается, что к 2025 году объем налоговых и неналоговых доходов вырастет в 1,7 раза).
— Ваше ведомство осуществляет отбор инвестпроектов. В условиях дефицита бюджета сложнее стало «выбивать» для них льготы?
— Проблема не в том, чтобы «выбивать», а в том, чтобы помочь правильно использовать имеющийся инструментарий. При ограниченности бюджета финансирование программ по развитию экономики больше, чем несколько лет назад. За счет них сейчас можно заложить новые фруктовые сады, построить теплицы и овощехранилища, чтобы гарантировать ритейлерам поставки продуктов круглый год, а не только в период урожая. На фоне продэмбарго в отношении ЕС, Турции и Украины у Кавказа появилась возможность нарастить долю на российском рынке сельхозпродукции, которая уже сегодня по овощам составляет 14,7% и фруктам — 10,7%.
— С Минфином удается договориться? Они готовы идти навстречу, к примеру, снижая требования по госгарантиям?
— По гарантиям мы с Минфином стараемся найти сбалансированное решение. Сейчас, например, субъект РФ по проектам должен предоставить встречную гарантию в 10%. Но, учитывая закредитованность бюджетов, субъекты не могут поддержать хорошие проекты, выставив гарантии, так как это бы нарушило требуемое соотношение доходов к долгу. Поэтому мы считаем, что необходимо или не включать в объем госдолга субъектов обязательства по госгарантиям, или к 2017 году уйти от требования о предоставлении гарантий субъектов как обязательного условия выделения госгарантии по кредитам.
— Какие рычаги влияния у министерства? Где начинаются и заканчиваются ваши полномочия в отношении СКФО?
— Основной прямой рычаг — наша госпрограмма, где мы являемся ответственным исполнителем. Также мы согласуем госгарантии, а через правкомиссию с отраслевыми ведомствами формируем законодательные инициативы. Благодаря плотной работе с региональными властями ускорили процесс продвижения сигналов с мест до федерального центра и обратно. Например, недавно нас поддержали в Совфеде по вопросу введения курортного сбора, а также привлечению финансирования на развитие Кисловодского курортного парка.
— Как воспользуетесь расширением прав территориальных министерств? (Ведомства получат право согласовывать большинство госпрограмм и ФЦП — в них будут спецразделы, посвященные Северному Кавказу и Дальнему Востоку. — «Газета.Ru».)
— Сложившаяся ранее система бюджетного расходования приводила к тому, что территории вроде Северного Кавказа получали кратно меньше средств.
К примеру, в программе по развитию дорожной сети стоит цель — увеличить пропускную способность дорог в России на столько-то процентов. Чтобы достичь средней температуры по больнице, отраслевым ведомствам было проще осуществить эту задачу в густонаселенных городах.
В итоге получалось, что у одних реализовывалось много проектов, тогда как другим что-то доставалось по остаточному принципу.
За счет согласования отраслевых программ и ФЦП надеемся это исправить. Хотя важно не скатиться в другую крайность — когда, например, каждый захочет себе стадион, 40-тысячник. Но если в Москве его еще можно загрузить…
— …то на Северном Кавказе вы получите «белого слона».
— Да. Будет стоять пустой, только деньги на содержание съедать. Важно, чтобы дорогостоящие объекты, особенно в сфере здравоохранения, спорта, отвечали межтерриториальным интересам. Поэтому право, которым нас планируется наделить, дается не для того, чтобы мы говорили всем «нет», а чтобы с отраслевыми министрами, в первую очередь в соцблоке, могли найти сбалансированное решение.
Турецкий след
— Развитие сельского хозяйства идет не так быстро, как ожидалось, несмотря на господдержку и низкую себестоимость в округе. Почему?
— Тут как в спорте. Если вчера прыгнул на 7 м, то сегодня надо показать уже 7,2. Предыдущий результат никого не устроит. В прошлом году сельхозпроизводство на Кавказе выросло на 5,3% против среднероссийского 3,7%. К ноябрю мы нарастили его на 2,5% — ниже прогнозного, но все равно по итогам года мы ожидаем прирост. Дайте время, эксперты считают, что программа импортозамещения в сельском хозяйстве заработает минимум через пять лет. Да, финансовая поддержка АПК не сокращается, но некоторые программы, например по компенсации 20% прямых затрат по овощехранилищам, запустились на практике только-только.
— От Северного Кавказа в Фонд развития промышленности направлено 29 заявок почти на 16,7 млрд руб. У каких проектов наибольший шанс на получение помощи?
— На самом деле это всего 2,5% от общего числа заявок. Часть из них отправлена на доработку. У нас не было задачи забросать ФРП нежизнеспособными проектами. Более того, нам самим приходится отсекать некоторые заявки, чтобы не создавать избыточную конкуренцию в СКФО. Кажется, что округ небольшой, население порядка 10 млн человек, но, так как это семь самостоятельных территорий, иногда возникают дублирующие проекты. Например, есть инициатива по строительству нового цементного завода в одной из республик, притом что в Карачаево-Черкесии есть завод евроцемента, который в текущих условиях нуждается не столько в конкуренции, сколько в помощи с реализацией производимой продукции.
Частный инвестор может что угодно финансировать, но государство дублирующий проект, который станет препятствием для развития уже действующего, скорее всего, не поддержит.
— Вы поддерживаете передачу лицензии на освоение Тырныаузского вольфрамо-молибденового месторождения в Кабардино-Балкарии «Ростеху»?
— Законодательство не позволяет передать в уставный капитал «Ростеха» лицензию на освоение Тырныауза. Поэтому будет правильным после проводимой сейчас переоценки запасов месторождения объявить конкурс и найти интересного для государства партнера. Реализация месторождения сделает возможной более длинную цепочку производства станков. И в этом смысле участие «Ростеха» в проекте, безусловно, было бы важно.
— Что с текстильным производством «Нергиз Дагестан»? Почему у проекта резко вырос ценник, а Внешэкономбанк отказался его поддержать, так что теперь надежда снова на госфинансирование?
— ВЭБ отклонил проект, так как его инициатор хотел основной объем инвестиций сделать за счет взноса собственного устаревшего оборудования, то есть просто перенести производство на нашу площадку, вместо того чтобы вложить живые деньги, закупить оборудование и получить эффективную фабрику.
— Что вообще будет с проектом, с учетом того что он должен был создаваться совместно с турецкими инвесторами?
— Время покажет.
Нестабильная территория
— Насколько имидж нестабильной территории мешает привлекать иностранные инвестиции?
— Для иностранных инвесторов ключевым является вопрос безопасности. И для них основной индикатор — готов ли частный российский инвестор вкладываться в эту территорию. Поэтому приоритетной для нас сегодня является работа с отечественными инвесторами.
— То есть иностранцы не будут вкладываться, пока российскими инвесторами не будет пройдена определенная денежная планка, к примеру, заявленный целевой показатель в 1,4 трлн руб. привлеченных инвестиций до 2025 года? И насколько реально выбрать эту сумму?
— Надеюсь, так долго иностранных денег ждать не придется. Все-таки со стороны властей работа не исчерпывается ознакомительными бизнес-миссиями. Государство готово хеджировать риски, создавать инфраструктуру, входить в капитал, субсидируя процентные ставки. Объем инвестиций в основной капитал растет последние несколько лет, 446 млрд руб. было инвестировано за 2013 год, уже годом позже эта цифра увеличилась до 517 млрд руб. При сохранении такого темпа объем инвестиций составит порядка 1,1 трлн руб. к заявленному сроку. Дополнительно подстегнут инвестактивность меры по поддержке малого и среднего бизнеса. Так что цифра в 1,4 трлн руб. вполне достижима.
— Значит, с Александром Браверманом (возглавляет Госкорпорацию по поддержке малого и среднего бизнеса) вы уже договорились?
— Мы с ним не раз встречались, в том числе на Сочинском форуме, где он подтвердил, что Северный Кавказ станет одним из приоритетных регионов для поддержки проектов. Дело не в особой дани уважения или каких-то особенно хороших отношениях. Просто в СКФО на МСП приходится 70% от оборота предприятий всех форм, поэтому инструменты госкорпорации максимально нам подходят.
— А Российский фонд прямых инвестиций готов вкладывать свои средства в Северный Кавказ?
— РФПИ занимается в основном масштабными проектами.
— К тому же у них есть обязательное требование по привлечению зарубежных инвестиций в каждый проект.
— Думаю, в итоге мы найдем друг друга. Например, у них есть ряд медицинских проектов, так что им может быть интересен наш лечебно-оздоровительный кластер.
О скрепах
— С чем связана критика Счетной палаты в адрес деятельности институтов развития Кавказа — «Курорты Северного Кавказа» (КСК) и «Корпорация развития Северного Кавказа» (КРСК)?
— По двум институтам у нас произошла «перезагрузка». Начну с КСК, чей портфель насчитывает девять проектов, включая особые экономические зоны в Краснодарском крае и Адыгее (входят в Южный федеральный округ. — «Газета.Ru»). Изначально докапитализация из федерального бюджета планировалась на 60 млрд руб., но данная сумма была скорректирована (докапитализация КСК составит 42,2 млрд руб. до 2020 года. — «Газета.Ru»). Сейчас мы выбрали три приоритетных проекта: Архыз, Ведучи и Эльбрус (на последнем через неделю запустят самый высокий в Европе подъемник 3847 м, высота Эльбруса — 5642 м).
Потому что нельзя одновременно развивать много однотипных курортов при несформированном турпотоке — в противном случае создается эффект «внутреннего каннибализма».
— Зачем вообще сделали ставку на курорты с учетом того, что туризм занимает крошечную долю в ВРП, а инвестиции долго окупаются?
— Туризм — это одна из самых быстроразвивающихся отраслей (+7% --среднемировой темп роста). Плюс обеспечивает загрузку до 50 смежных отраслей в «инфраструктуре гостеприимства», закрепляет население и обеспечивает его работой, не ломая традиции. На Кавказе более 50% населения живут в сельской местности, и нужно решать вопрос их занятости.
— Как происходит переформатирование КРСК?
— До недавнего времени КРСК не была «погружена» в проблемы СКФО, а работала как обычный финансовый институт, чьи проекты, хотя и имели определенный экономический эффект, слабо коррелировали с нуждами регионов.
— И тогда вы решили докапитализировать его почти на 60 млрд руб.?
— На Кавказе нет крупных предприятий. Соответственно, нет олигархов или инвесторов, которые обладали бы серьезным капиталом. А у субъектов нет большой залоговой массы.
Банки по новым бизнес-проектам закладывают повышенный риск, что отражается на стоимости финансирования. Поэтому часть этих денег пойдет на частичное субсидирование процентных ставок.
— Но ведь большая часть этих средств уйдет не на кредиты, а на медкластер.
— У нас в прошлом году высокотехнологичная помощь 20 тыс. тяжелобольным из 23 тыс. была оказана за пределами СКФО. При этом едет не только больной, но и родственники — представляете, какая это физическая и финансовая нагрузка на человека. В округе, очевидно, есть дефицит высокотехнологичной медицинской помощи. И устранить его — государственная задача.
Это и есть те скрепы, которые должны побуждать людей остаться здесь, а не переехать куда-то еще.
— Главной законодательной инициативой Минкавказа, которая в будущем может распространиться на всю страну, останется пока курортный сбор?
— Пока рано говорить, будет ли наш опыт принят в других регионах. Эксперимент со сбором мы планируем начать в 2017 году, при этом регион сам сможет регулировать ставку от 0 до 150 руб. Инфраструктура городов испытывает серьезную внешнюю нагрузку, притом что налоговый эффект — минимален. Так, бюджет Кисловодска получает всего 200 млн руб. от приезжающих — это ничто для городского бюджета при затратах на сохранение, восстановление и развитие курортной инфраструктуры в этом регионе свыше 660 млн руб. Очевидно, что если так и будет продолжаться, то мы рискуем остаться без курорта.