Когда мы выздоровеем…

brodsky.online/Instagram

Новости из «культурной столицы»: к юбилею великого поэта в его родном городе появился его портрет напротив дома, где он жил. Появился… и был тут же замазан цементом по распоряжению школьного завхоза. Не положено! Правда, посадить самого поэта за тунеядство, как в шестидесятые, уже не получится: он умер, получив перед этим Нобелевскую премию.

Зато Госдума скоро примет во всех чтениях закон о том, как школьников заставить Родину любить — и гордиться, гордиться, гордиться.

И тот же завхоз той же школы будет отмерять патриотизм бочками и ведрами по распоряжению начальства. Вот так и вырабатывается у народонаселения коллективный иммунитет к казенному патриотизму.

Пандемия. Мы так тоскуем по нормальной жизни и ждем, когда снова можно будет ходить в гости, обниматься, да просто хотя бы кататься в парках на велосипедах или шляться по магазинам. Ездить на море, любоваться красотами, дышать полной грудью. Как же это будет здорово, как мы этого не ценили… Будет, обязательно снова будет все это, оно к нам вернется!

Мы начинаем тосковать по нормальности… и не только из-за пандемии.

Мы тоскуем по стране, в которой патриотизм не казенное понятие, вводимое в приказном порядке и в лошадиных дозах, а естественное чувство любви к родному дому.

По стране, в которой телевизор представляет разнообразие мнений, а не оболванивает население. Где парламент, представьте себе — место для дискуссий. Где маски надевают для защиты от вируса, а не от всевидящих камер. Где новые цифровые технологии создаются для удобства людей, а не для штрафов за каждый чих. Где конституция, в конце-то концов, не сборник абстрактных благопожеланий, а нормативный документ прямого действия.

Вы говорите, не было никогда у нас такой страны? Ну, допустим, совсем уж такой — не было. Но строить ее мы пытались. А потом что-то сломалось, или нам надоело… И мы как-то стали привыкать, приспосабливаться к иной реальности. Ворчали, возмущались, иногда даже громко, но плетью обуха не перешибешь…

«У меня есть мечта», — говорил как раз в те годы, когда за тунеядство судили Бродского, один проповедник равенства и свободы в США. Ему объясняли, что все это утопия, что так не бывает, а он мечтал вслух, он делился своей мечтой с другими людьми. Ведь мечтать не запретишь!

Сбылась ли его, Мартина Лютера Кинга, мечта о всеобщем равенстве и свободе? Лишь отчасти. Но она точно изменила мир к лучшему.

У меня есть мечта о стране, которая будет жить своим реальным настоящим, а не славным прошлым, огламуренным до безобразия. О стране, в которой государство будет устроено для граждан, а не наоборот. Где чиновники будут отчитываться перед избирателями, а не перед непосредственным начальством. Сказка, утопия? Нет, мечта.

Мечта о стране, за которую никогда не приходится стыдиться. Мечта о стране, которая не будет нас заставлять унижаться. Мечта о стране, в которой будет удобно жить — только и всего.

Как много появится в ней новых талантливых людей! Они есть и сейчас — но ждут своего часа. Или уже не ждут. Самовыражаются в блогах, занимаются малым бизнесом, четко понимая, что выше какого-то порога им подняться просто не дадут. Собирают документы на эмиграцию… ах, ну да, границы временно закрыты. Это, кстати, точно, что временно? А может быть, уже уехали, но в мире моей мечты границы — это мелкие технические подробности, можно пожить там, потом при желании вернуться сюда.

А пока мы растерянно оглядываемся и говорим: так никого же нет, посмотрите вокруг, у нас ледяная пустыня, место такое, время такое, страна такая, здесь никогда и ничего.

Неправда. Такие обстоятельства, но это не навсегда. Все проходит, пройдет и это.

Как много будет сделано ошибок… но их можно будет обсудить, признать, исправить. Не нужно будет постоянно и натужно доказывать всем и каждому, что мы святы и непогрешимы. Что окружены вечными и злобными врагами, которые проникли уже и в наши ряды и все нам портят, а сами мы ни при чем, ни при чем, ни при чем… Можно будет сменить позу оскорбленной невинности на трезвый и практичный разговор о том, что у нас в доме сломалось и как это исправить.

А пока мы киваем на заграницу: да во всем мире так, да у них даже еще хуже… и не верим в это, если честно. Вместо того, чтобы перенимать из-за границы лучшее, подражать иностранцам в том, что они действительно умеют делать хорошо — старательно высматриваем у них худшее, чтобы этим оправдать собственные промахи и провалы.

Это ничего, что мы носим иностранное, ездим на иностранном, пользуемся иностранными гаджетами и сами такого произвести не умеем — главное, все, что они там сделали кому-нибудь плохого, мы тоже можем повторить!

Мы перестанем тогда собой гордиться, мы не будем себя стыдиться, мы начнем, наконец, жить. Да, вот такая у меня странная мечта.

Как много всплывет тогда всякой грязи, словно весной из-под снега — и многим покажется, что ее и вовсе не было в благодатную пору стуж и сугробов. Как все было чисто, однообразно, белым-бело! Зря, наверное, пришла эта весна, лучше жить в стране вечных морозов. Да и то — весна или очередная обманчивая оттепель? Не знаю. Внуки рассудят.

Я же помню, как это бывает. Мне было шестнадцать, это была третья четверть выпускного класса, вместо уроков физкультуры мы ездили в Сокольники кататься на лыжах. Разбитые лыжни, снег в проплешинах — зима почти была готова сдаться, но еще не сдалась. Но солнце грело вовсю, оглушительно щебетали птицы и репродуктор на столбе торжественно и казенно вещал, что на внеочередном пленуме генеральным секретарем ЦК КПСС избран Михаил Сергеевич Горбачев.