Цивилизация
— Почему вы решили уехать из России?
— Отъезд для меня был средством избавиться от постоянного давления со стороны ФСБ и СК. Люди из ФСБ звонили мне несколько раз, нагнетали, мол, совершено преступление, а следователи расследуют высосанное из пальца уголовного дело и пытаются засадить меня в психушку. Хотя в моих действиях нет состава преступления, в Карелии меня бы всё равно осудили. Признание мной вины в том, что я в своей записи в блоге разжигал социальную рознь по отношению к представителям церкви, облегчило бы эту задачу и избавило бы всех участников этого вопиющего уголовного преследования от уколов совести. Именно с этой целью на меня оказывалось психологическое давление, которому крайне сложно сопротивляться, находясь в Карелии. Примером тому служат не только мальчишки по всей стране, обвинённые в экстремизме, но и вполне себе взрослые и зрелые мужчины. Достаточно посмотреть, с какой лёгкостью следователь ходатайствует о принудительном помещении меня в психбольницу, а потом отзывает это ходатайство, чтобы понять, что СК оказывает на меня давление. Но даже если бы я не уехал, то вину свою никогда бы не признал, разве что под пытками. Кроме того, в мой адрес раздавались угрозы физической расправы, которые после совершённого на меня в 2009 году нападения я не могу игнорировать. Отъезд позволил мне избежать возможных неприятностей.
— Расскажите, кто на вас напал и почему?
— 31 июля 2009 года на меня напал человек лет 30, славянской внешности. Он сказал, что хочется со мной встретиться, чтобы передать мне письмо, якобы пришедшее к нему по ошибке. Письмо это было на самом деле адресовано руководителю местной еврейской религиозной общины. Так вот, этот тип попытался выколоть мне глаз, но только ранил и убежал. Руки свои он полностью прятал, а сам был в середине лета абсолютно белым, в то время как все другие уже успели загореть. Вид у него был явно психически нездорового человека. Полиция его не стала искать. Думаю, он хотел поквитаться со мной за какие-то свои обиды, прочитав в интернете, будто я еврей.
— Когда вы приняли решение уехать?
— Я принял решение об отъезде, когда судья Егорова постановила направить меня в психушку на принудительное лечение – они называют это стационарным обследованием. Добром бы это не кончилось.
— Вы сразу выбрали Польшу как страну, куда хотите уехать, или изначально рассматривали другие варианты?
— С этой страной у меня много чего связано. Моя первая заграничная поездка в детстве была именно в Польшу. Там же я проходил обучение в Фонде польско-чешско-словацкой Солидарности, в Европейской академии дипломатии. Общался с нынешним президентом Польши Брониславом Комаровским.
— Прежде чем попасть в Польшу, вы приехали на Украину. Долго вы там пробыли?
— Недолго.
— Вы говорили, что будете просить политического убежища. Где вы это будете делать – в Польше или какой-то другой стране?
— В Польше я просить политического убежища не собираюсь.
— А где собираетесь?
— На этот вопрос я отвечу очень скоро, но не сегодня.
— Чем вы планируете заниматься в Польше? Это транзитная для вас страна или окончательная?
— Польша — транзитная страна. Там, где в итоге осяду, собираюсь учить язык и искать работу. Никакой работы я не боюсь. У меня много специальностей. Работал я и по 14 часов в сутки. Думаю, выживу. Творческий потенциал у меня большой.
— Как вы пересекали границу? Вам оказывали помощь, может быть, со стороны Украины или Польши?
— Пересекал границу в вонючем рейсовом автобусе. На таможне стояли семь часов из-за контрабанды сигарет и, как мне кажется, наркотиков. Наркотики, судя по всему, провезти всё-таки удалось. Они находились прямо под моим креслом. Когда автобус приехал в конечный пункт, женщина, которая ехала со мной, устремилась под моё сидение и с бешеной радостью достала оттуда чёрный свёрток. Помощи мне никто не оказывал. Да она и не нужна была.
— Вы не раз заявляли, что ваше дело политическое. Почему вы так считаете? Кто, по-вашему, инициировал уголовное преследование?
— Мое дело абсолютно политическое. Сама статья 282 УК РФ (возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства) используется в политических целях.
Я последовательный сторонник отделения религии от государства. Де-юре в нашей стране так оно и есть, но де-факто всё иначе. Я единственный в Карелии выступал против выделения бюджетных средств на строительство церкви, проводил соцопросы на тему введения основ православия в образовательную программу, в ходе которых выяснил, что карельская молодёжь самая нерелигиозная в России, выступал против запрета прокуратурой Карелии Хэллоуина, писал о клерикализации в Карелии и т. д. Естественно, моя правовая позиция расходится с нынешней идеологией Кремля. Я думаю, что санкция на моё уголовное преследование выдавалась на самом верху, в Москве, высшими церковными иерархами. Это дело должно было стать показательным. Именно по этой причине против меня работают сегодня ФСБ, СК, прокуратура, суд, ангажированные карельские журналисты.
— Почему вы считаете, что санкцию давали высшие иерархи?
— Судя по тому, как с самого начала охотно комментирует мой случай протоиерей Чаплин, он ему очень интересен. Власть, «защищая» от нападок критики РПЦ и её прихожан, хочет продемонстрировать свою якобы заботу об этих людях, их спокойствии, втереться к ним в доверие.
Такие громкие показные дела, как моё и Pussy Riot, ничего не имеющие общего с реальными преступлениями, преследуют только одну цель – манипуляцию общественным сознанием, ритуальную демонстрацию силы, животного стремления доминировать. Всё это очень характерно для первого лица государства, страдающего мачизмом. Ну и кроме того, мне досталось от ФСБ за критику КГБ и её людей.
— Те, кто, по-вашему, хочет вас посадить, выходили к вам с какими-то просьбами перед тем, как вы уехали? Может быть, предлагали договориться?
— Да, косвенно (через журналиста НТВ) мне предлагалось признать свою вину, сделать для РПЦ апологетический сайт и перечислить 300 000 рублей на строительство церкви. Тогда дело вроде как закроют за деятельным раскаянием. Я считаю, что это самый настоящий рэкет.
— А из РПЦ на вас выходили? Как они относились к вашей деятельности, пока вы были в Карелии, и как складывали ваши отношения?
— Они, конечно, были наслышаны. Относились негативно. Оно и понятно: гнилое не терпит прикосновения. Главный поп Карелии Мануил (Павлов) приглашал к себе, рассказывал о своей жизни, сетовал, что моя правозащитная организация защищает права геев, а не нормальных людей (имелись в виду православные), называл придурками тех православных, кто митинговал возле концертного зала, где выступал Борис Моисеев, обвинял патриарха Кирилла в том, что тот не даёт карельской епархии возможности самостоятельно выбирать поставщиков церковных товаров, которые та получает по завышенным ценам и не лучшего качества. В конце он сказал, что теперь вы не боитесь меня, а я не боюсь вас. На этом и разошлись. Потом из епархии мне пришло письмо, что им не понравилось оформление сайта нашей организации и его эмоциональность.
— Вы не первый, кто в последнее время уехал за рубеж по политическим мотивам. Сразу несколько человек, которые могли оказаться фигурантами дела о массовых беспорядках на Болотной площади, покинули страну. Причины, побудившие их на это, схожи с вашими?
— Несомненно. Меня преследуют за свободу слова и критику власти, их — за то же самое плюс за участие в мирных уличных акциях. Власть сбросила с себя маску человечности и явилась оборотнем, каковым она всегда была. Я думаю, что в ближайшее время количество политических эмигрантов из России увеличится. Свобода передвижения – это одна из двух свобод, которые ещё остались у россиян. Но и этого нас лишают, сажая ни за что в тюрьмы и психушки и налагая огромные штрафы.
— Из-за того что вы уехали, вас объявили в международный розыск. При каких условиях возможно ваше возвращение и рассматриваете ли вы для себя такой вариант?
— В России до сих пор популярен девиз «нет человека — нет проблемы». Меня, по сути, изгнали из страны, ради цивилизационного рывка которой я и занимался журналисткой, правозащитной, издательской деятельностью. Вернуться в Россию добровольно, так же как добровольно признать себя виновным, я не могу. Пока моё дело не закончится, я не вернусь. Зачем мне по собственной воле лезть в петлю?
