Цивилизация
В среду министр иностранных дел Сергей Лавров собрал в новом корпусе МИДа на Смоленской-Сенной площади журналистов, чтобы ответить на их вопросы о дипломатических итогах 2011 года. Собравшихся, однако, больше интересовали границы корректировки внешнеполитического курса после мартовских президентских выборов и текущее развитие кризисов вокруг Сирии и Ирана.
Лавров пообещал «преемственность» российского внешнеполитического курса после смены власти в марте этого года.
«Думаю, что наши партнеры за рубежом имеют все основания рассчитывать на преемственность внешней политики в связи с предстоящими президентскими выборами в нашей стране», — заявил министр.
Лавров несколько раз подчеркивал, что «прагматизм и предсказуемость» являются отличительными чертами российской дипломатии. Смысла менять курс нет, поскольку его, по словам министра, поддерживает большинство. «В нашем обществе сложился, по нашей оценке, широкий консенсус в поддержку базовых ориентиров внешнеполитического курса, который был сформулирован в концепции внешней политики России», — сказал он.
Лавров не упомянул о своих планах продолжить работу в новом правительстве, которое, как обещал Путин, в случае его победы на президентских выборах возглавит Медведев. Но преемственность действительно будет обеспечена, уверен главред журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов: «начиная с 2000 года вне зависимости от фамилии президента Россией управляла одна «группа единомышленников», цитирует он недавнюю статью Владимира Путина в «Известиях». Лавров исчерпывающе описал смысл внешней политики России, считает Лукьянов. «Колебания (курса) носили не концептуальный характер, а реактивный, зависящий от внешних обстоятельств», — говорит он, в достижении целей в российской дипломатии господствовал прагматизм.
Этим прагматизмом объясняется помимо «характера первого лица» и отход от конфронтационных схем, которые характеризовали второй путинский срок.
«Два деятельных года работы Медведева, с начала 2009-го по начало 2011-го, пришлись на относительно спокойное время, — объясняет Лукьянов. — После войны с Грузией, эффект которой был смыт мировым экономическим кризисом, и до обострения ситуации на Ближнем Востоке у Москвы была возможность сосредоточиться на торге с США по конкретным вопросам». «Перезагрузка» в отношениях между Москвой и Вашингтоном была посвящена ряду проблем, от ПРО и разработки нового договора об СНВ до экономического сотрудничества и вступления России в ВТО, но рост напряженности вокруг Сирии и Ирана ее фактически прекратил.
Для президента Института стратегических оценок Александра Коновалова «прагматизм», о котором говорит Лукьянов, имеет негативное значение: он считает его отсутствием стратегического видения у российской внешней политики. После того как оптимизм «перезагрузки» истощился, в конце ноября прошлого года Медведев выступил с неожиданно резким заявлением о том, что переговоры по облику будущей европейской системы противоракетной обороны зашли в тупик, и пригрозил выйти из всего лишь полтора года назад заключенного договора об СНВ. Но «пакет ответных мер» Коновалов, например, резко критикует: «к строительству ПРО они не имеют почти никакого отношения, а угроза выхода из ДСНВ укладывается в логику «назло теще глаз выколю». Эксперт называет это примером того, какой «непредсказуемой и несерьезной» была «реактивная политика» Москвы.
Другим примером Коновалов считает расстановку приоритетов, предложенную Лавровым в среду. В перечислении министра США оказались третьим приоритетом российской внешней политики после постсоветского пространства и Евросоюза, укреплению «стратегического партнерства» с которым министр альтернативы не видит. «В наших концептуальных документах зафиксировано, что главным приоритетом является стратегическое партнерство с западными демократиями, затем развитие сотрудничества с Азиатско-Тихоокеанским регионом и только затем сотрудничество в рамках СНГ», — говорит эксперт. Следовать в этом направлении российская дипломатия не смогла, уверен он.
«Россия постепенно движется в сторону понимания себя как страны регионального значения, пусть и обладающей ядерным потенциалом и огромной территории, соответственно и система приоритетов это отражает»,
— спорит Лукьянов.
Основной заслугой своего ведомства в минувшем Лавров посчитал заключение в октябре договора о свободной торговле и создание в декабре Евразийской экономической комиссии, первого наднационального органа ЕврАзЭС, который обретет реальность в 2015 году. Скудность европейской тематики Лукьянов объясняет «глубоким кризисом ЕС», кроме обсуждения визового вопроса, Брюсселю нечего предложить Москве для обсуждения по существу.
Но перечислению претензией к американской политике на «большом» Ближнем Востоке, от Ливии до Ирана, не минуя Сирию, была посвящена львиная доля комментариев Лаврова.
После удачной смены режима в Ливии тот же подход западные партнеры Москвы сейчас используют и в отношении Сирии, но на этот раз Москва этому намерена помешать. Не признавая, что отказ российской делегации налагать вето на резолюцию 1973 Совбеза развязал руки западным союзникам, Лавров несколько раз повторил, что его ведомство будет добиваться принятия такой резолюции по Сирии, чтобы ничто «в ней не могло быть интерпретировано как позволяющее применять силу». Оба варианта таких резолюций, предложенных Москвой, Запад не удовлетворили.
И в то же время Лавров признает, что у российской дипломатии не так много инструментов, чтобы воспрепятствовать возможной интервенции. «Если кто-то вознамерится любой ценой применить силу — я уже слышал призывы ввести какие-то арабские войска в Сирию, то едва ли мы сможем воспрепятствовать», — заявил он. Но легитимировать такое вторжение Москва не намерена. «Для США это очень важно, поскольку от этого зависит позиции Вашингтона в мире», — объясняет Лукьянов. США сейчас находятся далеко не в таком положении, как в 2003 году, когда они в одностороннем порядке начали военную операцию против Ирака, поэтому в случае реального обострения ситуации вокруг Сирии действовать они будут через побуждение региональных союзников, уверен эксперт.
Об этой американской концепции leading from behind («руководства из-за спины») говорил и Лавров. Этот термин, по его словам, получил распространение в ходе ливийской операции НАТО, когда после первоначального мощного удара по средствам ливийской ПВО США демонстративно устранилась от дальнейшего участия в операции НАТО против режима Муамара Каддафи. Эту концепцию Лавров фактически поднял на смех. «Термин был придуман, чтобы описать более активную роль европейских членов НАТО, нежели США», — заявил он, добавив, что США «по-командирски держали операцию под своим полным контролем». «Здесь у нас сомнений нет — мы все это анализировали», — сказал он.
Давление, оказываемое на Тегеран, Лавров также считает чрезмерным. Санкции, вводимые Западом в одностороннем порядке, — Евросоюз, например, готовится ввести эмбарго на импорт иранской нефти — не имеют «ничего общего со стремлением обеспечить незыблемость режима нераспространения ядерного оружия». Такие санкции Лавров назвал «спойлерами». «Это уже серьезно рассчитано на оказание удушающего воздействия на иранскую экономику и на положение иранского населения, наверное, в надежде спровоцировать его недовольство», — заявил Лавров.
Идея того, что внешнее давление в виде санкций или оказания прямой помощи недовольным в странах Ближнего Востока рассчитано на дестабилизацию ситуации в этих государствах, высказывалась Лавровым неоднократно, и когда он говорил о Сирии, и об Иране. «Мы понимаем, наверное, что режим Башара Асада дышит на ладан, но уж очень мы боимся революционных ситуаций и очень боимся того, что они окажутся заразительными», — говорит Коновалов.
Фиксацию на американском направлении внешней политики эксперты считают асимметричной.
«Америке в восприятии России достается намного больше места, чем наоборот, — говорит Лукьянов. — США по-прежнему со всеми оговорками остаются державой № 1 в мире, и их интересы глобальны, но с конца прошлого десятилетия их взгляд перефокусировался на Восточную Азию и Тихоокеанский регион, на Китай и весь комплекс связанных с ним проблем». В России антиамериканизм привыкли использовать как инструмент влияния на внутриполитическую ситуацию, объясняет Коновалов. «Дальнейшая внешнеполитическая риторика будет определяться тем, как будет развиваться ситуация внутри страны, будут или не будут учтены требования Болотной площади и проспекта Сахарова, если нет и все закончится социальным коллапсом, то, конечно, потребуется внешний враг», — уверен политолог.
