Цивилизация
Все началось в третьем классе. Учитель как-то сказал: «Найдите в азбуке картинку с Ржипом (гора Ржип (Říp) — священное для чехов место, где, по преданию, праотец Чех поселил свое племя после долгих странствий — прим. ред.) и этот Ржип нарисуйте». Примерно через час он обошел класс, посмотрел, что у кого вышло. Около моей парты он остановился, долго смотрел на мой рисунок, а потом вышел из класса. Через пять минут дверь открылась, вошли шестеро учителей, подошли ко мне, встали вокруг моей парты, посмотрели на мой Ржип и как следует меня похвалили. Эта похвала направила меня раз и навсегда. С тех пор я не выпускал карандаш из руки, рисовал и рисовал. И так всю жизнь. С двадцати до шестидесяти лет я рисовал по шестнадцать часов в день.
Я не хотел заниматься мультфильмами, я всегда мечтал о живописи. Закончив UMPRUM (Высшую декоративно-прикладную школу в Праге — прим. ред.), в 1942 году я пришел в студию рисованных фильмов города Злин лишь для того, чтобы заработать на жизнь. Когда закончилась война, я прикинул, как бы снова оказаться в Праге, потому что я по ней здорово тосковал и по-прежнему мечтал о живописи. Но в те времена люди покупали так мало картин, что я решил продолжить заниматься рисованными фильмами, но уже на пражской студии. Туда как раз позвали шефом Йиржи Трнку, и он, к счастью, согласился.
Йиржи Трнка всех нас по-настоящему заразил анимацией. Он был изумительный, я полюбил его с первого же рисунка. Я взглянул на рисованный фильм совсем другими глазами. Представьте себе, Трнка настолько меня поразил, что я стал приходить на работу на час раньше и задерживаться на час дольше. Ко мне Трнка относился отлично, он вообще любил людей, которые умеют работать.
Первый мультфильм, который я сделал самостоятельно, назывался «О миллионере». Осмелюсь сказать, что он удался. За него мне дали награду в Венеции, правда, только серебряную. Она мне здорово помогла: когда делаешь что-то один, остальные начинают смотреть на тебя сквозь пальцы, завидовать. Без премии я бы вряд ли смог делать мультфильмы дальше. Благодаря ей я смог продолжить работать. Ко мне пришел сценарист студии и сказал: «Знаете, у нас есть сценарий, называется «О полотняной рубашке», не хотите ли сделать по нему мультфильм?»
Сценарий был о том, сколько всего надо сделать, чтобы получилась ткань. Я прочитал, и мне не особенно понравилось: там были одни станки — слишком сухо для того, чтобы заинтересовать детей. В общем, я не отказался, но решил, что все нужно переделать. Я долго думал и наконец сказал сам себе: «Я должен добавить персонажа, который все это объединит. Вот только какого персонажа? Я хотел придумать что-нибудь новое, но Дисней занял уже всех возможных зверей. Казалось, мне не осталось ни одного. Я ломал над этим голову неделю, вторую, третью... Было ясно, что тянуть вечно нельзя. В один прекрасный день я сказал себе: «Сейчас пойду в лес, и если ни до чего не додумаюсь, брошу я это дело».
В лесу я ни до чего так и не додумался и собирался уже уходить, как вдруг споткнулся и упал. Я посмотрел, обо что споткнулся — это был кротовий холмик. Тут меня и осенило — крот! Я помчался домой, вытащил из шкафа «Жизнь животных» Брема и нашел там своего крота. Восторг несколько притупился, потому что крот оказался не особенно симпатичным. Крот — это ведь такая мышь, без ушей, да вообще без всего, только с носом. И все же я начал его рисовать, возился с ним неделями, пока не получил персонажа, подходящего для мультфильма. Это было не так уж просто. Главная проблема крота в том, что он не цветной, а серо-черный. Я сделал ему красный нос — это оказалась единственная яркая деталь, которая его оживила. Рубашку я заменил на штаны с карманами, а станки на зверушек.
В первом мультфильме Кротик говорил. Закончив его, я снова отправился в Венецию (свой судьбоносный город) и на этот раз получил наконец главный приз. Это распахнуло передо мной многие двери. Руководство студии захотело, чтобы я снял еще два фильма про Кротика. Я и снял, по-прежнему полностью сам, фильмы «Крот и машинка» и «Крот и ракета». Они побывали на разных фестивалях и привлекли внимание немецкого телерадио. Им так понравился Кротик, что они пришли ко мне и сказали: «Хотим 12 серий с Кротиком». Конечно же, я был счастлив, но, с другой стороны, я не знал, как справиться со всем этим. Сложнее всего было со сценариями, и я пригласил к сотрудничеству нескольких авторов: Ивана Климу (он сейчас известный писатель), пани Доскочилову и сценариста студии «Баррандов» Новотного. Мы сделали 12 мультфильмов, но в них Кротик уже не говорил, потому что иначе немцам пришлось бы его дублировать. Остались лишь звукоподражания: крот смеется или, например, удивляется. Как раз тогда мои дочки были маленькими, у них был замечательный детский смех. Я его записал и использовал для озвучки. Этот смех я копировал и для всех последующих серий, так что вы до сих пор в каждой части можете слышать, как смеются мои дочери.
Думаю, в первую очередь люди полюбили Кротика за то, что он не агрессивный, а миролюбивый, ладит со всеми, с каждым дружит. Признаюсь, в этом персонаже есть кое-что от меня.
Я уважаю всех, кто занимается анимацией. Когда вы смотрите фильм, за одну-единственную секунду друг друга сменяют 24 кадра — и каждый из них нужно нарисовать. Пять минут мультфильма — это тысяча рисунков. Это очень сложная, тяжелая работа.
Мне нравятся старые диснеевские мультфильмы: в них замечательные идеи, а идея в рисованном фильме важнее всего. Например, мне нравится мультфильм, где Плуто съедает магнит. Или тот, в котором Плуто высиживал яйца, а цыплята решили, что он их мама. Это по-настоящему смешные ситуации. В этом с Диснеем никто не сравнится. Увы, в последних мультфильмах такого нет. Люди достигли совершенства во всех профессиях, которые связаны с производством фильма, но исчезла душа. Например, у «Короля Льва» прекрасная режиссура, прекрасная анимация, но нет того огня, что был в «Белоснежке» или «Пиноккио».
Я бы очень не хотел, чтобы серию про Кротика продолжали другие люди. Когда Дисней умер, из фильмов студии исчезли его рука, его сердце. Фильмы блестящие, в диснеевском стиле, но чего-то в них не хватает.
Когда я только начал использовать компьютерную технику, то подумал, что за ней будущее. Но когда я обмолвился об этом немцам, они сказали: «Только просим вас, никаких компьютеров, с ними все такое холодное, пожалуйста, только от руки». И они были правы.
Я родом из Первой республики (период с 1918 по 1938 годы, после распада Австро-Венгрии и до немецкой оккупации — прим. ред.), и та эпоха мне нравилась. Люди были чище. Сегодня люди боятся выйти из дома. Каждый день боюсь за свою внучку, потому что в округе напали на нескольких человек. Хотел бы я иметь лекарство от этого зла, но, к сожалению, не знаю такого.
Я всегда старался не изменять таланту, который открылся во мне на заре жизни. Я знал одного выдающегося скрипача, это был человек огромного дарования, но он начал пить и погубил себя. Он похоронил дар, который получил от Бога. Я же хотел вернуть Богу столько, сколько мог.
