Цивилизация
В школе Судзуран все гораздо запущенней, чем могут вообразить те, кто апофеозом жесткача считает общеобразовательные заведения в спальных районах на окраине столицы. Учителя в Судзуране давно не рыпаются, зато отлично чувствуют, когда нужно смыться. Потому что здесь получает знания такая страшная гопота, что даже якудза, придя на терки к оборзевшим подросткам, оказывается раскиданной по двору. Главное развлечение школьничков — игра в царя горы: в роли горы выступает школа, а в качестве основного инструмента используется банальный мордобой.
Причем за всю историю училища никому не удавалось добраться до вершины.
Ближе всего к вожделенному статусу Тамао Сэридзава, который успел подчинить половину школьных кланов. Он настолько крут, что может себе позволить на глазах у одноклассников смешно навернуться с мотоцикла и иметь столь крепкую и близкую дружбу с юношей Токио, что не умей Тамао походя раздавать удары, от которых самые жуткие задиры отправляются в нокаут, его мужественная репутация наверняка бы пострадала. Но с другой половины школы, не подмятой Сэридзавой, надвигается альтернативный лидер — Гэндзи, сын одного из главарей якудзы, поставивший своей целью доказать папе (тоже в свое время заканчивавшему Судзуран и не сумевшему завоевать там лидерство), что он: а) сильнее; б) готов принять дела отца.
Возможно, в каких-то неспокойных кварталах Японии на самом деле есть подобные школы, а в фильме ненароком всплыли личные воспоминания о трудном детстве одного из самых плодовитых режиссеров мира Такаси Миике, но вообще-то Судзуран — заведение мифическое, сказочная школа из комикса Хироси Такахаси.
Причем, как только осознаешь, что «Вороны» снят по манге, все сразу встает на свои места.
Картина Миике — не только квинтэссенция кинокомикса, но и недостижимый идеал, который должен, по-хорошему, вогнать в стыдливую краску большинство голливудских производителей комиксовых экранизаций и Кристофера Нолана лично. И не потому, что в «Воронах» потрясающе ухвачена фактура комикса — от внешнего вида персонажей до диалогов и схематичных драк (когда герой, подпрыгивая, выдает очередной удар с ноги — так и видишь картинку с выведенным в кружке японским «БАЦ!»). Главное — точно подобранные пропорции условности, комизма и серьезности.
Школьники, как следует из фильма, впитывают карате то ли на генном уровне, то ли получают с молоком матери, и какое бы количество ударов ни получил подросток, на следующий день он уже снова в строю, а об увечьях напоминает кокетливая повязка или слабая хромота. При этом самые перспективные мордовороты могут попасть в комичную ситуацию — врезаться головой в машину, расплакаться от обиды и выставить себя полным придурком на свидании с девушкой. Однако лица их хранят недетскою печать понимания тайн мироздания, и даже в смертельной схватке всегда остается место для благородства, любви и философских сентенций («Если у него есть то, что поможет ему захватить Судзуран, он сам откажется от этой участи», — говорит отец Гэндзи о перспективах сына стать якудзой).
Фильм отправляет в двухчасовой (о времени не успеваешь задуматься!) трип по фантастическому бойцовскому Судзурану.
Живописный — чего стоят две группировки пацанов, идущие друг другу навстречу под проливным дождем, или битва главарей на фоне кислотно-лилового заката. Трип, ни на минуту не перестающий быть сказкой, что особенно ценно, потому что попытка вытянуть забавный комикс в реальность выглядит в лучшем случае смешно, в худшем — фальшиво.
И последнее: казалось бы, рассказ про драчливых подростков, два часа лезущих друг на друга с кулаками, прерывающийся лишь парой музыкальных номеров, — кино абсолютно мальчишеское.
Не тут-то было, девочкам тоже есть на что посмотреть.
И речь даже не о толпе неописуемо красивых, модно стриженных, стильно одетых юношей, от которых невозможно оторвать глаз. Дело в том, что «Вороны: начало» — история, по сути, мелодраматично-девичья. Если скинуть романтический флер, окажется, что герои — обычное быдло. Но в фильме, помимо того, что герои быдло, они еще и тонко чувствующие ранимые натуры. А это именно то, чего хотят женщины — думать, что гопники тоже плачут.
