Цивилизация
Хочу рассказать, как я съездила во Львов. Только не надо меня подозревать в том, что я немедленно начну восхвалять бандеровцев. Ведь все знают, что во Львове их «логово».
Во Львове я раньше никогда не была. Историю прочитала: Галицко-Волынское княжество, потом Польша, потом, по результатам первого раздела Польши с 1772 года, часть Австрии. С 1918 года опять Польша, потом пакт Молотова — Риббентропа, и пожалуйста, в составе Украинской ССР. Дальше известно, уже современность.
Я сама напросилась на конференцию с увлекательным названием «Медиа и идентичность». Поехала в Украинский католический университет. Сама оплатила билеты и гостиницу.
Львов красив, как может быть красив город, который не повзрывали большевики и не раскурочила война.
То есть для наших широт явление редкое: сплошь церкви, монастыри, дворцы и т.д.
В Киеве и Одессе русская речь на улицах только и слышна. Во Львове ее намного меньше. Но каждая третья пара, проходящая по улицам, говорит по-русски. В аэропорту полно детских книжек на русском языке, на украинском меньше раз в десять. Женские журналы вообще только русские.
Водитель такси Юра, сплошь увешавший свою машину желто-голубыми флажками, сувенирными боксерскими перчатками в тех же тонах, включает радио. Оно поет «плачет девочка в автомате». Интересуюсь, что за радио. Юра отвечает по-украински: «Русское радио» во Львове.
К выступлению я подготовилась. Сказала, что хороших новостей у меня нет. Что телевидение в России, собственно, и формирующее идентичность большинства россиян, смотрят каждый день 60 млн человек. Что в основном смотрят Первый канал, вторым в рейтинге на небольшом расстоянии идет РТР, на «Культуру» приходится совсем немного, а уж про «Дождь» (организация включена Минюстом в список иноагентов) и говорить смешно, от силы 2%, да и то, что называется, при хорошей погоде.
Что из интернета новости узнают в большинстве своем те самые люди, которые только что посмотрели телевизор. Поэтому
делить россиян на условные «партию телевизора» и «партию интернета» самонадеянно.
Слушали меня внимательно. Вопросы начали задавать только после того, как я призналась, что папа мой из Одессы, потому с украинским антисемитизмом в юности столкнулся, что я, несмотря ни на что, стараюсь быть оптимистом и пытаюсь по-прежнему верить в европейское будущее моей страны. Которую люблю также несмотря ни на что.
Что еще? Спикеры, приехавшие из России, не стану называть их фамилии, гнали обычную песню про «кровавый режим». Нет, мне не хотелось защищать Путина, но я постоянно твердила, что мириться все равно придется. Такой же вопрос «как думаете мириться?» я задала мэру Львова Андрею Садовому. Конкретно «как», он не сказал, но признал без всякой неохоты, что придется. А потом долго рассказывал, как здорово ходить на работу пешком и как не знает, куда деться от исторической брусчатки. В ответ на мои сетования о том, как неудобно колясочнику прыгать по булыжникам.
Но война там чувствуется.
В каждой церкви собирают деньги на помощь армии. Будь то католический костел, греко-католическая или православная церковь.
В городе стоят палатки, названные именами различных «батальонов». Они тоже собирают деньги. А мы в России знаем их названия с совершенно враждебной коннотацией. Подхожу к одной из палаток, задаю нейтральный вопрос. Парень отвечает по-русски. Без акцента.
А вот что мне было особенно обидно. На семинаре были люди из Минска и Кишинева. В конце они стали договариваться с львовскими организаторами о следующих встречах. Все расписание известно: что-то в Кракове, что-то в Болонье. Они вполне вписываются в европейский пейзаж. Даже белорусы, несмотря на Лукашенко, который, как мне кажется, страшно рад, что он теперь не «последний диктатор Европы». А нас там нет.
Самое приятное во Львове — еда. Но наиболее вкусной она была в моей гостинице. Такой вкусной, что я попросила позвать шеф-повара, чтобы наговорить ему комплиментов. Пришел. Без колпака, худющий парнишка. Зовут Сережа. Сам из Владивостока.
