Покорность без почтения

Жизнь в нашей стране клонится к ухудшению. Принимаемые начальством решения одновременно и неадекватны, и непопулярны. Престиж руководящих лиц невысок. Но при этом оппозиционных общественных коалиций нет, а альтернативные политические идеи почти отсутствуют. Такое вот странное сочетание.

Российская экономика стагнирует уже по меньшей мере год. В строительстве и в нескольких секторах обрабатывающей промышленности уверенно сокращается производство и падает производительность труда. Частные инвестиции уменьшаются, капиталы эвакуируются. Это плохо выглядит не только на фоне былых экономических прыжков и скачков, но даже и при сравнении с проблемной частью западных стран, кое-как выползающих сейчас из спада. Вопреки этому предпринимательские организации не предъявляют властям никаких внятных требований. Не считать же таковыми обычное их нытье и опостылевшее прожектерство. Впрочем, бизнес труслив по определению.

Но ведь страдает не только бизнес. Реальные располагаемые денежные доходы граждан (с исключением сезонного фактора) не растут уже месяцев восемь, а с сентября пошли вниз. Снова на подъеме безработица. С осени перестали расти также и потребительские расходы россиян. А это уже напрямую означает, что жизненный уровень, непрерывно росший у нас лет пятнадцать, включая и кризисные годы, прекратил сегодня свой подъем. Это, конечно, в среднем. А если всмотреться в детали, то реальные доходы вовсю растут у чиновников, у военно-полицейского аппарата и у временно приравненных к ним медиков и учителей. У всех прочих они стагнируют или снижаются.

При всем при этом за первые девять месяцев 2013 года официальная статистика зарегистрировала в нашей державе одну забастовку, и притом микроскопических масштабов. Трудящиеся безмолвствуют.

Как безмолвствуют все, у кого власти то ли конфискуют, то ли отбирают в долг отчисления на накопительные пенсии, поскольку других денег, чтобы рассчитаться с действующими пенсионерами, в казне не нашлось. Пенсионная система страны словно бы внезапно въехала в кризис. Новая ее версия, подготовленная наконец к протаскиванию через парламент, мало кому понятна и никому не нравится. Но десятки миллионов будущих пенсионеров не возвышают своего голоса против планов, клонящихся к резкому снижению реальных пенсий.

Нынешний год стал и годом начала кризиса региональных бюджетов, а следующий, 2014-й, обещает уверенное углубление и развитие этого процесса. Доходов все меньше, а обязательств, навязываемых федеральным центром, все больше. По логике ситуации, можно было бы ожидать, что провинциальная номенклатура во всю мощь своих легких потребует передела госдоходов в пользу регионов и муниципальных образований. Она, собственно, и не молчит. Жалобный шепот с мест сливается в последнее время в негромкий, но отчетливый гул, напоминающий мушиное жужжание. Реакция Кремля адекватна силе напора. Он то раздраженно отмахивается от просителей, то смутно обещает когда-нибудь посчитаться с их мольбами.

С сильным неудовольствием, но при этом вполне покорно заинтересованные круги принимают и реформаторские начинания локального масштаба вроде перезагрузки трех академий наук. Почти все против, но при этом почти никто не идет дальше унылых воздеваний рук.

Очевидный уже для всех застой в хозяйстве, оскудение государственной казны, дисбаланс в системах соцподдержки, явственные колебания почвы на рынке труда – все это вроде бы располагает к образованию всевозможных оппозиционных коалиций и групп давления, стремящихся хоть как-то обновить и оздоровить федеральные приоритеты.

Налицо, например, все объективные предпосылки для возникновения широкого общественного альянса за прекращение роста военно-полицейских расходов, которые и сегодня уже почти неподъемны, а завтра просто раздавят экономику, как это уже случилось на финише советской власти. Но ни на что подобное сегодня нет даже и намеков. Самые что ни на есть объективные предпосылки из-за чего-то не воплощаются в реальность. Прямо парадокс какой-то.

Неполным, но выразительным его объяснением могут стать чувства московской интеллигенции, единственной в стране группы, уже два года открыто демонстрирующей оппозиционный настрой.

Отвечая на вопрос Фонда «Общественное мнение» о том, влияет ли политическая оппозиция на положение дел в России, только 1% москвичей выбрал вариант: «оказывает сильное влияние» (в целом по России таких оказалось 4%). Зато в пользу того, что она «совсем не оказывает влияния», высказались 22% опрошенных жителей столицы (среди россиян так думают 15%), а с мыслью, что какое-то влияние есть, но слабое, согласны 18% опрошенных и в Москве, и в стране. Иными словами, те, кто своими глазами видел протесты или лично в них участвовал, оценивают политическую отдачу от них существенно пессимистичнее всех прочих.

Несокрушимую стойкость властей перед лицом любых критиков и недовольных ни в коем случае не следует объяснять их, властей, политической мощью. Правительство не любят. Парламент не уважают. Судам не верят. Персональный авторитет лидера нации, не подверженный якобы коррозии, в действительности держится на довольно умеренных, совсем не харизматических отметках. По последнему всероссийскому замеру того же ФОМ, 54% опрошенных считают, что Владимир Путин работает хорошо, а 29% — что плохо. Причем молодые и состоятельные воспринимают главу государства негативнее прочих, а мужчины – заметно скептичнее женщин.

Даже не вдаваясь в углубленный разбор достоверности этих цифр, легко заметить, что критическими настроениями охвачена весьма внушительная часть общества, и в особенности активные его слои, в то время как лоялисты все реже выказывают восторг, делая упор на управленческом опыте Путина и его, как они полагают, безальтернативности.

Осталось понять, почему же десятки миллионов людей, занимающихся критиканством на кухнях и в коридорах, не становятся массовой базой для каких бы то ни было оппозиционных коалиций.

Выводить это из естественных опасений за себя было бы неправильно. Даже в главной группе риска, среди несистемных активистов, далеко не все живут в страхе перед репрессиями.

Самое, кажется, популярное толкование сводится к тому, что система сумела до отказа заполнить политическое поле такими оппонентами, с которыми ей легко и приятно работать – «на просторе опричник похаживает, над несмелыми бойцами подсмеивает». Объяснение верное, но явно не исчерпывающее.

Не менее, а более важна колоссальная дезорганизация общества, удивительная неразвитость у нас навыков солидарного поведения и вера в то, что жизненные блага поступают только сверху. Все, от мала до велика, реализуют собственные интересы, не объединяясь с себе подобными, а выпрашивая у начальства что-то лично для себя. Отсюда и единственная на 143-миллионную страну забастовка. Отсюда же и потрясшая Москву, а также якобы и Кремль, столичная мэрская кампания, предельно персоналистская, почти не касавшаяся конкретных московских интересов и поэтому, при всей своей скандальности и сенсационности результатов, не наложившая долговременного отпечатка на реалии московской жизни.

Оптимисты говорят, что самоорганизация общества растет на глазах. На глазах или не на глазах, она и в самом деле растет. Но в коалиции общественных интересов, которые кого хочешь заставят с собой считаться, она все никак не может конвертироваться. Погромная волна, отображающая одновременное бессилие и государства, и общества, поднимается быстрее.

При этом сам по себе социально-политический кризис отмене не подлежит и будет, плавно или резко, но неуклонно идти по восходящей. Нынешняя покорность масс, не подкрепленная почтением к властям, — состояние временное. Если бы в верхах умели считать на несколько ходов вперед, то там молились бы, чтобы оппозиционные гражданские коалиции как можно быстрее выросли и вступили с ними в спор. Ведь на более поздних фазах кризиса придется иметь дело уже совсем с другими людьми.