Цивилизация
Священник отказался крестить девочку «жидовским именем», ее родители подали на него заявление по 282-й статье за разжигание межнациональной розни. Что это было?
Незатейливая история случилась в Саратове. Родители трехлетней Миры решили ее покрестить, выбрали для крестин имя Манефа и отвели в храм. А батюшка им возразил: имя-то «жидовское», как можно!
Родители обиделись и написали на батюшку заявление в Следственный комитет: привлеките его, дескать, за разжигание по знаменитой 282-й статье. Священник уже наказан по церковной линии, но вины не признает, а будут ли юридические последствия — пока неясно.
О многом можно говорить в связи с этим событием. Например, о православном антисемитизме, который, казалось бы, давно вытеснен другими фобиями — но нет, живет себе потихоньку. О неведомом для батюшки происхождении русских имен из еврейского, греческого и латинского языков (то ли дело у православных братьев наших сербов: если мальчик не Горан, так он Драган, а девочка Милица или Любица). Или о том, что пресловутая 282-я рассчитана на очень благожелательное для «своих» правоприменение, а ведь ее очень легко будет при смене ветра обратить и в другую сторону.
Но я, собственно, о другом. Что напоминает эта история? Ну вроде как в советские времена пришли люди в химчистку или автосервис, им там нахамили, обслуживать отказались — вот они и написали заявление куда следует, чтобы виновных наказали. Надо же повышать культуру обслуживания населения, в самом-то деле.
Церковная жизнь бывает разной, и нет общих шаблонов, которыми можно было бы описать любой православный приход в России. Но в этой истории отчетливо отразилась картина жизни огромного количества приходов, похожих на комбинаты ритуального обслуживания. Обслуживание может быть хорошим и плохим, клиенты — привередливыми или неприхотливыми, но картина будет примерно одинаковой: священники исполняют обряды и ритуалы, прихожане получают нужный им результат за соответственное пожертвование или даже на благотворительной основе.
Есть, разумеется, и совсем другие приходы, а точнее, общины, похожие скорее на семьи. В каждой семье есть свои проблемы и несогласия, но важно, что люди там друг другу не чужие, что они выстраивают отношения на основе не инструкций и денег (хотя и они есть), а скорее личных отношений, в данном случае — с Богом и друг с другом. Собственно, обращение к священнику «отец» или «батюшка» отсылает именно к такой ситуации. Но она слишком неудобная слишком для многих.
Церковному начальству (если оно именно начальство, а не старшие в семье) не нравится иметь дело со сплоченной и неформальной общиной, которая хорошо понимает и смело отстаивает свои интересы.
Кроме того, такие общины склонны к слому шаблона, они начинают экспериментировать, а значит, иногда ошибаться. Как знать, не ересь ли вот то или это подозрительное новшество (например, молитвы на русском вместо церковнославянского)? Лучше вернуть все к шаблону, так спокойнее, а будут сопротивляться — разогнать и запретить.
От приходского духовенства такая общинная жизнь требует полной включенности. Тут уже нельзя повесить на вешалку вместе с рясой свои обязанности и свое служение до следующего всенощного бдения. И уже не получится директивно управлять своими «духовными чадами»: с ними придется советоваться, находить общие решения, искать свои подходы к каждому — а они временами ох какие капризные, эти люди, без них намного проще.
Но и прихожанам все это очень неудобно. Если храм — их второй дом, то буквально за все, от протекающей крыши и до хода богослужения, отвечают они сами, и никто за них ничего решать не обязан. Напротив, за жизнь своей общины отвечают они, и только они. Разве не проще жертвовать по прейскуранту за крестины и отпевания или просто приходить на литургию время от времени, когда сам ощущаешь потребность, — исповедоваться, причащаться, выстраивать отношения с духовником, но и только с ним, оставаясь индивидуальными потребителями таинств?
Словом, чтобы преодолеть этот стереотип, всем участникам процесса нужен какой-то очень серьезный стимул, например стремление к идеалу церкви, который изображен в Евангелии и явлен в жизни святых разных времен. Но это уже очень тонкая материя, ее не измеришь, не втиснешь в рамки инструкций, ее не предъявишь сильным мира сего как доказательство своей силы и полезности. Может быть, именно поэтому в последнее время от церковных спикеров мы слышим в основном про защиту святынь (раз и навсегда данных) и про традиционные ценности (так, кстати, совпадающие с пресловутыми духовными скрепами)? И потому слово «церковь» все чаще используется в значении «официальные церковные структуры», но и не более того?
Ну а кто же прав в той саратовской истории? Похоже, что никто. Почему не прав священник, кажется, всем понятно. Но не больше правоты у его прихожан, которые решили научить его любви к пастве с помощью 282-й статьи и при посредничестве Следственного комитета. И взаимная эта неправота возникла не в момент самого конфликта, а тогда, когда приход начал жить по законам комбината ритуальных услуг и всем это показалось практичным и удобным.
