Цивилизация
Я жду еще одну маму. Маму Васи Горелова, а уже шесть часов вечера. Центр постепенно пустеет. Уходят сразу большими группами, толпятся, громко переговариваясь в дверях. Разговор с Васей Гореловым (а это уже взрослый молодой человек) днем у меня, надо сказать, не очень получился. За пять минут нашего разговора он успел заснуть четыре раза. Я это понял не сразу. Первый раз мне показалось, что он просто задумался. Но потом он вздрогнул, очнулся и посмотрел на меня. И попросил повторить вопрос. Так мы и разговаривали. Я задам вопрос, он что-то ответит, засыпает, потом просыпается, и я опять повторяю вопрос. Так как я не сразу понял, что он засыпает, тем глупее был мой последний вопрос. Однако попал в точку. Потому что был именно о снах.
Д.В.: Скажите мне, пожалуйста, а вам снятся сны?
Вася: Снятся.
Д.В.: Видите ли, я пытался задать тут этот же вопрос одному студенту, и он сказал, что ему не снятся сны. А вы можете вспомнить, какие вам чаще всего сны снятся? Они сложные, они простые, они страшные?
Вася: Они разные. Мне снятся какие-то в основном непонятные сны пока. Какие-то про космос в основном, что-то космическое снится, такое непонятное.
Д.В.: Космос? Мне никогда не снилось про космос. А вы можете рассказать?
Вася: А мне вот снится космос.
Д.В.: А какой-нибудь не самый длинный сон вы можете рассказать, вот что такое «снится про космос»?
Вася: Ну снится то, что я летаю по небу, понимаете?
Д.В.: Без скафандра?
Вася: Без.
Д.В.: И без всякого космического корабля?
Вася: Да.
Д.В.: Да? То есть просто непонятно какой силой туда выброшены? И плаваете в невесомости?
Вася: Невесомость — это безвоздушное пространство, там…
Д.В.: …нечем дышать.
Вася: …всегда ничего не понятно и нечем дышать, главное.
Д.В.: И вы тем не менее плаваете там, в космосе?
Вася: Ну да.
Д.В.: Слушайте, а вам не страшно в этот момент, когда вам снится такой сон?
Вася: Нет, я уже привык.
Д.В.: А раньше было страшно?
Вася: А когда я был маленький, мне такие сны просто-напросто не снились, мне снились более осмысленные сны.
Д.В.: Это очень интересно, мне никогда не снился сон, что я летаю по космосу…
Вася: Мне тоже не снилось, я об этом и говорю, я когда был маленький, мне такие сны не снились, мне начали сниться только вот сейчас, вот сейчас, в моем возрасте, в 29 лет. Раньше мне это не снилось.
Д.В.: И там ничего не происходит, вы просто плывете в пространстве?
Вася: Да, плаваю — и все.
Д.В.: А о чем вы в этот момент думаете? Что вы испытываете? (Долгое молчание, потом что Вася заснул, но я этого еще не знаю.) Что вы испытываете в этот момент?
Вася: В какой?
Д.В.: Когда вам снятся сны про космос.
Вася: Небольшую тревогу.
Д.В.: Тревогу, да, небольшую? А от чего тревогу, вы не помните?
Вася: Ну мне же ведь самому не хочется, чтобы сны про космос снились, а они снятся, так что поэтому. Поэтому тревога, чтобы вот… забыть то, что снилось.
Д.В.: А есть сны, которые вы хотели бы увидеть? Не важно, снятся они вам или нет, но которые вы просто бы хотели увидеть? (Молчание, потому что Вася опять засыпает.) Вы слышали мой вопрос?
Вася: Какой?
Д.В.: А есть сны, которые вы хотели бы увидеть? Не важно, снятся они вам или не снятся.
Вася: Ну как вам сказать… Нет, таких снов у меня нету.
Д.В.: Нет, да? Ну спасибо вам, Вася, за то, что поговорили со мной.
Вася: Не за что.
Это был самый финал нашего разговора с Васей Гореловым. А теперь я жду его маму. Ее приводят ко мне в бокс-мастерскую, и я спрашиваю, как ее зовут.
Мама Васи Горелова отвечает: «Ольга Владимировна». Это показательно.
Все другие родители называют себя по именам. Часто коротким. А Ольга Владимировна же — полным именем-отчеством. Она учительница. Разговаривает сухо и очень сдержанно. И держится с железным самообладанием.
Д.В.: Ольга Владимировна, перед тем как я встретился с вами, я разговаривал с Васей. Я спрашивал его про сны, которые ему снятся, и он сказал, что наиболее часто снящийся ему сон, — это сон, что он плывет в открытом космосе. Я спросил: «Вы в скафандре плывете?» Он говорит: «Нет». Я уточняю: «В корабле плывете?» Он говорит: «Нет». Вы знаете, что ему снится этот сон?
Ольга Владимировна: Ну они снились когда-то, я просто не знала, что и сейчас опять.
Д.В.: Когда это снилось ему? Вы сказали «когда-то», то есть вы как-то отслеживали это, да?
О.В.: Давно это было.
Д.В.: А это плохо или хорошо, по-вашему?
О.В.: Я не знаю, хорошо это или плохо, но это было связано с тем моментом, когда он лет десять назад попал в психушку первый раз и там из этих снов, которые ему снились, пытались вывести шизофрению. Поэтому я не знаю, что значат эти сны на самом деле, но ассоциации вот такие.
Д.В.: А почему они пытались вывести шизофрению?
О.В.: Не знаю, это же они пытались вывести…
Д.В.: Ну вы же спрашивали у них.
О.В.: А вы когда-нибудь с психиатрами разговаривали?
Д.В.: Да, разговаривал.
О.В.: Тогда вы, наверное, понимаете, что они не отвечают на вопрос.
Д.В.: Да, они никогда ничего не отвечают.
О.В.: Ну так чего вы меня спрашиваете?
Д.В.: Ну я думал, вдруг вы каким-то образом проломили…
О.В.: А-а, вдруг они по какому-то знакомству мне ответили? Нет.
Д.В.: То есть не отвечали. Я просто подумал вот про что. Я спросил его потом: «Скажите мне, пожалуйста, а что вы испытываете, когда вы плывете в безвоздушном пространстве: вам интересно, вам легко?» И он говорит: «Мне немного тревожно». Я примерно себе представляю, что можно испытывать, когда ты видишь сон, где ты плывешь в открытом космосе, более того, в расширяющейся Вселенной, ведь, как известно, она расширяется, не имея ни конца и ни края. И еще несколько раз, когда я разговаривал с ним, я сначала думал, что ему просто скучно становилось, ибо он как-то так немножко отключался. Я даже вынужден был повторять вопросы, а потом понял, что он заснул. Что он просто разговаривал со мной — и вдруг заснул.
О.В.: Нет, это связано в данный конкретный момент с его состоянием, с определенными нарушениями сна, с которыми мы сейчас боремся. То есть это сиюминутное состояние, одна из его проблем, которые мы сейчас решаем. Вот в данный конкретный день, сегодня, уснуть ему удавалось плохо, поэтому и заснул разговаривая.
После этого мы еще некоторое время говорим с Ольгой Владимировной про первые диагнозы, про то, что психиатры готовили ее к тому, что Вася такой особенный человек, такой ребенок, который в любой момент может сесть в трамвай и уехать куда угодно, что он может выйти из окна, включить газ, чиркнуть спичкой и сгореть в пожаре, — и говорили примерно следующее: «И вы понимаете, что вы должны каждую минуту, каждую секунду за ним следить?» И как потом они с сыном случайно попали (уже ему было лет четырнадцать) в фонд «Отцы и дети». А потом и сюда. В центр «Антон тут рядом».
«И вот получается что-то теперь», — говорит Ольга Владимировна.
Д.В.: Получается?
О.В.: Не всегда, но получается. Нет, не всегда получается следовать советам еще.
Д.В.: А вы можете сказать, каким советам не получается следовать?
О.В.: Ну, одна из их теорий заключается в том, что аутисты — это люди, которые имеют очень тяжелое биополе.
Аутист — это такая своеобразная черная дыра, в которую он втаскивает своих близких, потому что давление такое эмоциональное на окружающих очень сильное они оказывают.
Они вот в это свое поле отрицательное эмоциональное втягивают, ну… особенно, там, слабых людей, таких психически податливых. И находиться с аутистом рядом очень тяжело, поэтому человек, который с ним все время находится, он должен все время работать над собой, он должен все время меняться, он должен все время что-то с собой делать для того, чтоб ему было легче жить. И тогда аутисту рядом с ним будет тоже легче.
И вот это очень тяжело, потому что сил-то мало. Ну тяжело это. Потом, вот они считали, что обязательно надо ездить в лагерь вместе с ним, у них есть лагерь «Онега», туда и надо ездить вместе. Я этого совершенно не могла, потому что у меня такая работа, где вокруг меня тоже круглый год очень много детей и очень шумно, и когда летом — продолжение… Этого физически я, психологически выносить не могу. Вот этого я не делаю.
Д.В.: Именно из-за других детей?
О.В.: Нет, потому что моя работа в этом и заключается. Я школьный учитель, поэтому после года работы еще попасть в ту же ситуацию, где опять же дети, и опять лагерь, и опять вот это все вокруг, невозможно совершенно. Ну наверно, какие-то вещи еще есть, подсознательно которые трудно сделать.
Д.В.: А какие? Вы могли бы сказать, какие вещи подсознательные вам трудно сделать, что вы имеете в виду?
О.В.: Ну раз подсознательно, так уже, наверное, сказать трудно. Вообще труднее управлять собой, чем другими. Не знаю, что трудно. Трудно не раздражаться очень, потому что тяжело…
Д.В.: А что вы преподаете в школе?
О.В.: Литературу.
Д.В.: Мы с вами коллеги. Я преподавал четыре года русский язык и литературу.
О.В.: Герой.
Д.В.: Нет, я не герой, героиня вы, потому что и сейчас преподаете…
О.В.: Ну, вы не знаете, что и как я преподаю, давайте про Васю…
И мы возвращаемся к Васе.
О.В.: Когда он в 14 лет попал вот в этот фонд «Отцы и дети», я же тоже туда ходила раз в неделю, нам стоило очень большого труда его туда внедрить, потому что он пришел и сказал: «Это что? Я такой, как они? Что ты мне хочешь сказать, что вообще вот это теперь моя компания? Никогда в жизни!» И очень много нам пришлось преодолеть, чтоб там он нашел своих друзей, как-то вжился туда. Чтобы у этого всего появилось будущее.
— А как вы себе вообще представляете будущее Васи? — спрашиваю я.
О.В.: Вы знаете, я совершенно это себе не представляю, потому что представить это невозможно. В реальности нашей, вот в той, в которой мы живем, это невозможно представить. А в идеале, наверное, это человек, который должен жить в каком-то санатории или в какой-то там заградительной зоне, в какой-то резервации, потому что в нашем обществе он самостоятельно справиться не сможет. Ну по крайней мере, если там за отпущенные нам еще какие-то десять-двадцать лет мы не сможем его адаптировать. На данный момент. Хотя, с другой стороны, он достаточно самостоятельный человек, он жить сам может, но в нашем мире — нет.
Д.В.: Когда вы говорите «в нашем мире», вы имеете в виду вообще в нашем мире или вы сейчас говорите про Россию?
О.В.: Про Россию, да.
Д.В.: Вы чувствуете какую-то агрессивность или какое-то неприятие со стороны людей, общества, условно говоря, социума? Или чувствуете равнодушие, наоборот?
О.В.: Ну агрессивность — нет, наверное, я ее никогда не чувствовала. Какое-то такое отторжение — да.
Д.В.: А равнодушие есть?
О.В.: Ну так отторжение — это именно и есть равнодушие, равнодушное такое отодвигание всего того, что тебе неудобно. Это же равнодушие, и, по-моему, это как-то связано.
Д.В.: А вы думаете, что это просто защитный механизм? Их, этих других людей?
О.В.: Это защитный механизм системы.
Д.В.: Системы?
О.В.: Да.
Д.В.: То есть это, получается, такой наш менталитет, если это система?
О.В.: Да.
Д.В.: Как вы думаете, в западных странах, если брать Европу, там как-то иначе?
О.В.: Я знаю, что там иначе. В Израиле, например, это иначе и в Германии это иначе. Но, понимаете, дело же в том, что мы сейчас хотим возложить это на людей, каждого конкретного человека, который вообще совершенно не обязан это делать. Это, наверное, должно делать государство, и там как раз оно это и делает, освобождая вообще обыкновенного обывателя от необходимости жить в неудобном соседстве с такими людьми.
А когда это делает система, когда это делает государство, обыкновенный обыватель живет спокойно. Потому что и он в этой системе хорошо себя чувствует, и такой человек, как Вася, в этой системе тоже чувствует себя на месте: он встроен в эту систему и, соответственно, хорошо себя чувствует и никому не мешает. То есть для него в этой системе есть ниша.
У нас же для таких людей ниши нет, именно поэтому они, может быть, так вот и выпячиваются, и мешают так, и путаются под ногами так, и бросаются в глаза, потому что они неприкаянны, это люди, которые могут быть полезны и могут жить и зарабатывать себе на жизнь.
— Мне кажется, — продолжает она, — что для него нашлась бы такая работа, в которой он мог бы быть и сам полезен и которая помогала бы и ему. Вы понимаете, какая удивительная вещь: вот он пока учился, он ходил на практику и ходил в этот фонд «Отцы и дети» — и они там все время говорят о том, что он прекрасно работает с самыми тяжелыми аутистами. Но только он с детьми работал, не знаю, как с большими.
Как они говорили: «Психолог знает головой, а Вася чувствует нутром». И тот человек, которая его всю жизнь ведет, она и говорила о том, что Вася замечательно их успокаивает и что он с ними общается на каком-то им одним только понятном языке. Что он их нутром чует и возникает такое общение, при котором они его идеально слушаются и моментально успокаиваются. Но естественно, что работать его, хотя он с ними много работал, никто не возьмет. А это как раз то место, где он мог бы быть полезным.
Потому что он знает то, что с этими людьми происходит.
После этого мы разговариваем с Ольгой Владимировной про ответственность самих родителей аутистов и про необходимость преодолеть в себе комплекс наседки, и тут я вынужден задать вопрос, который задаю почти всем, хотя он трудный и даже жестокий. Что будет с Васей, когда ее не станет.
О.В.: Вы же понимаете, ну это вопрос безжалостный достаточно.
Д.В.: Но человек же думает об этом, правильно?
О.В.: Ну он думает об этом, но он беспомощен. Это все равно как когда ты стоишь перед роком. Ну стоишь, ну и что ты можешь? Ну что ты можешь, если это вот судьба, и дальше что?
Это вообще древнегреческая трагедия. То есть что ты ни делай, все равно будет так, как быть должно.
Д.В.: То есть вы это отстранили, вы не думаете об этом?
О.В.: Думаю. Может, найдется какая-то добрая одинокая женщина лет через пять-десять.
Д.В.: Вы имеете в виду — которая согласится с ним жить?
О.В.: Ну да. Мало ли. Разные варианты судеб есть.
— Спасибо вам, — говорю я. — Спасибо вам за ваше терпение. Вы поразительная.
— Пожалуйста, — отвечает она.
Помочь центру «Антон тут рядом» можно:
- Через расчетный счет фонда
ИНН 7813291528
КПП 781301001
р/сч №40703810755040000073
БИК 044030653
к/сч №30101810500000000653
в Северо-Западный банк ОАО «Сбербанк России»
2. Через Planeta.Ru
http://planeta.ru/campaigns/3745
3. С помощью SMS
Чтобы пожертвовать в пользу благотворительного фонда «Выход в Петербурге», надо отправить на номер 7715 SMS-сообщение с текстом «выход (пробел) сумма», и указанная сумма будет списана с баланса вашего мобильного, а затем перечислена на расчетный счет фонда.
