Цивилизация
Когда все мы находились под заботливым присмотром родной Коммунистической партии, патриотизм советских граждан подчинялся строгим предписаниям. Советскому патриоту — а таковыми считались все, кроме ничтожной кучки отщепенцев, — надлежало любить советскую Родину, партию и правительство, верить в неминуемое торжество коммунизма на планете и ненавидеть мировой империализм.
В более доступном изложении эти требования укладывались в лапидарную песенную формулу «Жила бы страна родная, и нету других забот».
Эта формула вполне устраивала как власть, так и население первого в мире социалистического государства. Власть была довольна тем, что может бесконтрольно управлять страной, продвигая кукурузу за полярный круг, обрекая на быструю эрозию целинные степи, затевая бессмысленные стройки коммунизма и устраивая «гонки на лафетах». А население, избавленное от обременительной необходимости нести гражданскую ответственность за происходящее в стране и со страной, с облегчением ограничивало свои заботы добыванием продуктов питания, а также туалетной бумаги и бутылочек для кормления младенцев (сам в свое время искал и нашел, правда, в тогда еще братской Польше).
Идиллия, помнится, была полная. Правда, на излете советской власти к патриотическим обязанностям добавилась необходимость верить в ускорение, в перестройку и в обещание Михаила Сергеевича Горбачева за два года сделать советское автомобилестроение законодателем мировой автомобильной моды. Но для советских патриотов это было все-таки менее тягостно, чем верить в построение коммунистического общества.
А потом страна скончалась своей смертью, и на бывших советских граждан обрушились непривычные заботы. И главной из них была, точнее, должна была бы стать необходимость разобраться в причинах происшедшего, чтобы строить новое общество, не повторяя прежних ошибок. Однако большинство наших соотечественников, по вполне понятным причинам полностью отвыкших от аналитических упражнений за время жизни последних четырех поколений и вдобавок поглощенных заботами о самостоятельном добывании хлеба насущного, предпочло не обременять себя размышлениями на эту тему. Им
проще было поверить, что Советский Союз был разрушен «агентами влияния ЦРУ» (Моссада, МИ-6 и т. д.) либо евреем «Эльциным» вкупе с либералами, продавшимися мировой закулисе. С этого, собственно, и начался сегодняшний российский патриотизм. Уточним: патриотизм публичный.
Разумеется, проявления этого публичного патриотизма гораздо более разнообразны, нежели в советское время, но логическая его база осталась неизменной. Эта база сводится в основном к следующим постулатам. «Кругом враги, потому что Россия многострадальна» и «Россия über alles, потому что нам все завидуют».
В отличие от тоталитарного периода взрастающие на этой концептуальной почве патриотические проявления являются не только следствием официальной пропаганды, но и отражением вполне реального состояния умов многих российских граждан. Впрочем, при этом неороссийский патриотизм зачастую носит такой же схоластический характер, как и патриотизм советских времен. В таких случаях ход мысли публичного патриота очень напоминает систему доказательств ксендза Алоизия Морошека, который пытался убедить Остапа Бендера в существовании Бога: «Как же вы утверждаете, что Бога нет, когда все живое создано им!»
Точно так же рассуждают патриоты-алармисты: «Как же вы утверждаете, что Запад не хочет погубить Россию, когда у нас так много нефти и газа!»
Охотнее всего патриот откликается на международные события, которые так или иначе затрагивают Россию. В ноябре, например, когда стало ясно, что последствия мирового финансового кризиса будут иметь весьма чувствительные последствия для российской экономики, некоторые патриоты пошли гораздо дальше нашего руководящего тандема, который говорил всего лишь об «прямой ответственности» США за это безобразие, и стали утверждать, что Соединенные Штаты специально развалили свою экономическую систему, чтобы разрушить Россию.
Ну а кредо концептуального патриотизма исчерпывающе сформулировано Александром Дугиным, противопоставившим «национально ориентированных» коррупционеров (патриоты) коррупционерам, хранящим наворованное в западных банках (предатели).
Тут следует оговориться, что приведенные выше примеры проявлений публичного патриотизма являются плодом хотя бы минимального интеллектуального напряжения. Массовые же манифестации публичного патриотизма носят у нас сугубо реактивный характер и сводятся либо к угрюмому перечислению заслуженных (с точки зрения россиян, разумеется) кар, которые рано или поздно постигнут «пиндосов», «хохлов», «чухонцев», «грызунов» и лично президента Саакашвили, либо к спорадическим и иррациональным восторгам по поводу внезапно вспыхнувшей любви Уго Чавеса к России, разгрома сородичей Багратиона под Цхинвали или в связи с признанием далеким, но идейно близким Никарагуа независимости двух грузинских автономий.
Кроме того, неотъемлемым и даже обязательным признаком публичного патриотизма является автоматическое зачисление в категорию «либерастов» («наймитов вашингтонского обкома» и просто «ненавистников России») любого, кто позволяет себе усомниться в мессианском предназначении России. Или высказывает критические замечания в адрес «родного дуумвирата», или недоволен состоянием российских нравов, в особенности в сфере соблюдения прав человека.
Нетрудно заметить, что неороссийский публичный патриотизм является по существу все тем же нетягостным занятием, каковым был патриотизм советский.
Квинтэссенцией же этого необременительного патриотизма стала недавно появившаяся казенно-народная мода повязывать георгиевские ленточки на антенны или дверные ручки автомобилей, чьи собственники считают необходимым открыто, но без лишних слов заявить о своей политической ориентации.
Побочным эффектом этой моды стала возможность провести невольное эмпирическое исследование, в результате которого выяснилось, что обладатели георгиевских ленточек чаще обычных водителей нарушают ПДД или, попросту говоря, проявляют агрессивность по отношению к другим участникам автомобильного движения. Что вполне отвечает общей стилистике современного патриотизма.
Но если верно утверждение, согласно которому автомобильные потоки на наших улицах, включая высокопоставленных патриотов с мигалками и сиренами, являются некой микромоделью нашего общества и его нравов, то в голову могут полезть мысли о том, что публичный патриотизм никак не улучшает качество нашей жизни. И, возможно, не мешало бы задуматься над такой разновидностью патриотизма, которая могла бы оказаться более полезной нашему обществу, нежели патриотизм декларативный или, если можно так выразиться, «экстенсивный» патриотизм.
Если эта гипотеза не будет немедленно отвергнута как утопическая (или кощунственная — в зависимости от политической ориентации), то было бы уместно задаться вопросом, который по существу лежит на поверхности:
может ли считаться патриотом человек, чья лояльность своей стране и своему обществу выражается не в умиленных всхлипах «о судьбах нашей Родины» и не в дежурной ненависти к очередному врагу Отечества, а просто в скрупулезном законопослушании?
Другими словами, является ли патриотом гражданин, который не казнокрадствует, не вымогает взяток, исправно платит налоги, соблюдает правила дорожного движения и общественный порядок вплоть до чистоты собственного подъезда, не лжесвидетельствует, отправляет судопроизводство в строгом соответствии с буквой закона (а не с пожеланиями вышестоящих инстанций) и, подчиняясь требованию того же закона, готов в случае необходимости защищать свою страну с оружием в руках?
Попробуйте мысленно наделить этими качествами даже не всех без исключения, а критически значимую часть российских граждан — от обитателей Кремля до рядового обывателя — и вы увидите (разумеется, все тем же мысленным взором) «обустроенную Россию». Причем обустроенную так, как, может быть, той же Швейцарии и не снилось.
То есть такую Россию, в которой усилия власти и большинства граждан были бы сознательно направлены на достижение максимального общественного комфорта — от социального благополучия до хороших дорог, от равенства всех перед законом до рачительной заботы о национальном достоянии и от уважения к личности до бережного отношения к памятникам собственной истории.
Такой «интенсивный» патриотизм уже давно является главным качеством любого цивилизованного общества, в котором соблюдаемый большинством общественный договор эффективно нейтрализует неизбежные отступления меньшинства граждан от закона и общественной морали. Казалось бы, чем не пример для подражания?
Но тут беда наша заключается в том, что по сравнению с неороссийским патриотизмом такой патриотизм слишком трудоемкий.
