Цивилизация
В 1882 году в Швейцарии вышла книга Леона Пинскера под длинным названием «Самоэмансипация, или Призыв русского еврея к своим соплеменникам». Она содержала многие идеи, позднее легшие в основу сионизма. Среди прочего в книге были такие слова, обращенные к иным народам: «Дайте нам, наконец, счастье самостоятельности, позвольте нам самим распоряжаться своей судьбой, дайте нам кусок земли, как сербам и румынам...». У многих евреев, чей народ долгие века жил в рассеянии (диаспоре), тяга к «своему куску земли» была особенно сильной. Но, в принципе,
слова Пинскера могли бы служить описанием любого националистического идеала: народ как община соплеменников, живущих на своей земле и распоряжающихся своей судьбой.
Сербы и румыны в вышеприведенной цитате упомянуты не случайно. Тогда, в последней четверти XIX века, освобождение балканских народов от господства Османской империи положило начало образованию в Восточной Европе новых небольших национальных государств. Собственно, с тех пор этот процесс не прекращался. Его последние плоды произросли опять-таки на Балканах – отделение Черногории от Сербии в 2006 году и провозглашение независимости Косово в начале нынешнего. В этой же цепочке признание Россией самостоятельности Абхазии и Южной Осетии. Принцип самоопределения наций победоносно шагает по планете.
Однако чем больше становится на свете новых формально независимых государств, тем дальше их бытие от вышеописанного националистического идеала. Уже в период между двумя мировыми войнами небольшие страны, образовавшиеся на развалинах Австро-Венгерской, Российской и Османской империй, быстро оказались заложниками своих более крупных и могущественных соседей. Чехословакия в 1938 году была отдана западными союзниками на съедение нацистской Германии. Годом позже та же Германия и СССР «закусили» Польшей. Ряд других восточноевропейских стран, стремясь закрепить свою самостоятельность, фактически ее потеряли, став сателлитами Гитлера. А после Второй мировой весь восток Европы попал в сферу влияния СССР.
Процесс продолжился после окончания «холодной войны» и краха соцлагеря. Кровавый распад Югославии, более мирный конец СССР и почти идиллический развод Чехии и Словакии привели к появлению на карте Европы десятков новых государств – как признанных, так и нескольких непризнанных, от Приднестровья до Карабаха.
Схема везде была примерно одна и та же: первоначальная эйфория от «самостийности» сменялась сомнениями в блестящем будущем нового государства, иногда – серьезными внутриполитическими конфликтами и почти всегда – поисками новых центров притяжения, влиятельных союзников и покровителей.
В ряде случаев это вело к столкновению интересов крупных геополитических игроков в борьбе за влияние в новых независимых государствах. До недавних пор самым ярким примером тому были «оранжевые» события конца 2004 года на Украине, теперь же — российско-грузинский конфликт и признание Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии.
Самоопределение наций зачастую оборачивается самообольщением, на смену которому приходит отрезвление. Возможностей для того, чтобы вести самостоятельную игру, опираясь главным образом на собственные силы, у небольших государств в современном мире очень немного. Исключения лишь подтверждают правило – например, Швейцария. Ее нейтральный статус и определенная обособленность подкреплены ее ролью мирового банковского и дипломатического центра, в стабильности и благополучии которого заинтересованы самые разные влиятельные силы. Но Швейцария в мире одна, а небольших государств – десятки...
Принцип самоопределения наций гораздо лучше служит разрушению, чем созиданию, дезинтеграции крупных государственных образований, нежели созданию действительно жизнеспособных государств.
Поэтому заявления спикера российского Совета федерации Сергея Миронова, оперировавшего принципом самоопределения наций как аргументом в пользу признания Южной Осетии и Абхазии, трудно не назвать по меньшей мере рискованными. Ведь если этим принципом можно оправдать отделение двух автономий от Грузии, то при случае его нетрудно использовать и для поддержки сепаратизма в самой России. Москва вдруг резко сменила курс: до сих пор поддерживая принцип неприкосновенности государственных границ как на своей территории, в Чечне, так и в том же Косово, в нынешнем конфликте с Грузией она вдруг выступила с прямо противоположных позиций. Не аукнется ли это в будущем?
Стремление народов, даже очень небольших, самостоятельно распоряжаться своей судьбой вполне естественно. Но между желанием и его реализацией есть определенная дистанция. В реальности речь всегда идет о том или ином сочетании центробежных и центростремительных тенденций. Классическая имперская модель в современном мире, по крайней мере в Европе, не работает так же, как и гипотетический полный национальный суверенитет. То, что получается на практике, всегда находится между двумя этими полюсами, ближе к тому или другому из них. Ясно, что
в случае с Абхазией и Южной Осетией речь идет не о независимости этих территорий как таковой, но именно о независимости от Грузии. Независимостью же от России большинство населения обеих республик наверняка бы с радостью поступилось. Да и степень этой независимости де-факто совсем невелика.
Таким образом, формально правы те, кто рассматривает нынешнее «самоопределение» двух горских республик как завуалированную форму российской экспансии. Парадокс, однако, в том, что эта экспансия выглядит не следствием продуманной «имперской» политики Москвы, а скорее результатом стечения многих обстоятельств и факторов, в том числе и субъективных, и эмоциональных. Тем более что в целом политика России на постсоветском пространстве далека от классического империализма и скорее представляет собой не очень удачную смесь попыток сотрудничества, экономического прагматизма и политического давления. Поэтому ситуация вокруг двух автономий скорее отражает не торжество того или иного политико-правового принципа, а отход от политики принципов как таковой и ее замену политикой обстоятельств. То же самое относится и к позиции Запада, только, выражаясь шахматным языком, с переменой цветов: если в случае с Косово США и их союзники выступали как приверженцы национального самоопределения, то в случае с двумя кавказскими республиками они грудью встают на защиту единой и неделимой Грузии.
По большому счету, ни один из соперничающих принципов – самоопределения наций и нерушимости границ — не может быть последовательно реализован в современной Европе. Ведь и Косово признали далеко не все страны Евросоюза – от этого шага воздержались те, у кого есть проблемы с собственными стремящимися к большей самостоятельности регионами. Где-то эти проблемы решают, предоставляя провинциям широкую автономию, как в Испании. Где-то ограничиваются культурной автономией национальных меньшинств, как в Румынии или Словакии. Универсальных рецептов нет. Однако ясно, что
вопрос о самоопределении наций чаще возникает там, где в отличие от ЕС нет относительно развитой модели международной интеграции, а межэтническая напряженность накладывается на геополитические противоречия. Кавказ и Балканы – самые яркие примеры.
Российско-грузинский конфликт обозначил другую проблему, связанную с национальным самоопределением. Это проблема отсутствия арбитража, международных механизмов и институтов, которые разрешали бы спорные ситуации и чей авторитет не подвергался бы сомнению ни одной из конфликтующих сторон. Такие институты были созданы после Первой мировой войны (Лига Наций), на них основывалась вся межвоенная система межгосударственных отношений, включая решения вопросов о границах, национальных меньшинствах и т.п.
Система эта оказалась неудачной, не смогла предотвратить Вторую мировую и была после нее заменена другой системой, которую часто именуют ялтинско-потсдамской. При всей своей несправедливости она оказалась довольно практичной, а потому долговечной – ее предсмертные судороги мы наблюдаем только сейчас. К сожалению, наследников у этой системы пока нет. Поэтому различные международно-правовые и политические принципы, в том числе и самоопределение наций, используются в основном как идеологические инструменты. Чем дольше и чаще это происходит, тем сильнее выхолащиваются эти принципы, переселяясь на кладбище мертвых слов, где лежит уже много подобного добра – от «бремени белого человека» до «разрядки международной напряженности».
