Цивилизация
Модный сегодня страх перед революцией имеет несомненное право на существование, хотя бы в силу исторического опыта. «Бархатных революций» в России и правда не было. И даже если в центре на первых порах все было сравнительно мирно, то на окраинах к резне приступали немедленно, с тем чтобы потом поделиться со столицей передовым опытом.
Абсолютно правы те, кто видит очередную русскую революцию не в приветливо «оранжевых», а в страшных багровых или «бурых» тонах. Вот как бахнет эта «бурая напасть», как начнется война всех против всех, вот тут-то все случайно уцелевшие и вспомнят о нынешних временах, как о рае земном. А те, кто звал и приветствовал революцию, раскаются за то, что призвали и себе, и более благоразумным согражданам на голову «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».
Оправдана и тревога по поводу идеологической невнятности оппозиции, деятельность которой, по логике вещей, и должна привести к революции. Опять же исторический опыт в помощь. Чем более туманно представляют себе революционеры жизнь после победы, тем ожесточеннее они выясняют отношения между собой, вовлекая в этот увлекательный процесс всех, кто находится рядом. Можно найти еще не один довод в пользу того, что революция России не нужна. И все они будут разумными.
Есть только одна закавыка. Никакой революции в России в ближайшее время не будет. Неоткуда ей взяться — вот и все. Для свержения власти необходимы как минимум две составляющие: революционные массы и их лидеры. Не вожди, бросающие в толпу призывы, а лидеры, своего рода полевые командиры, которые поведут людей за собой. Считается, что массы к революции готовы. Что стоит только бросить спичку, и они вспыхнут ярким революционным огнем. Возможно, это и так, только вот спичек, наверное, ни у кого нет. Или пользоваться ими не умеют.
<1>Граждане России категорически глухи к революционным призывам, от кого бы они ни исходили. В событиях начала 90-х, о которых теперь вспоминают как о времени невероятного общественного подъема, принимало участие не более 1% населения. С тех пор желающих выйти на площадь и принять участие хотя бы в санкционированных властями мероприятиях, не говоря уж об уличных беспорядках, только уменьшалось. И протесты против монетизации льгот картину не меняют: обделенными себя чувствуют миллионы, а на улицах — сотни, в лучшем случае — тысячи.
Еще хуже дело с лидерами. Большинство тех, кто мог бы в силу природного дара или благоприобретенных умений повести за собой людей, заняты совсем другими делами. Пока существующая экономическая реальность дает возможности для успешной самореализации, они и знать ничего не хотят про политику и тем более про революцию.
И дело не только в высоких ценах на российское сырье. Граждане России привыкли решать свои проблемы в индивидуальном порядке, не связываясь ни с какими коллективными действиями. Пословица «моя хата с краю...» стала принципом выживания в 90-е годы и залогом процветания в начале нынешнего десятилетия. В любом конфликте с властью гражданин, хоть обычный трудящийся, хоть олигарх, предпочитает договариваться самостоятельно, без участия общественности. Революция же возможна только на основе многочисленных коллективных действий, готовности человека на время раствориться в толпе.
Эта модель поведения сегодня в России считается маргинальной. Соответственно, и к тем, кто бредит революцией, основная масса населения относится как к маргиналам, людям, которые занимаются не делом, а ерундой.
Ситуацию может изменить только какой-нибудь невероятный, катастрофический ляп руководства страны, который не просто подорвет президентский рейтинг или дискредитирует властные институты, а создаст условия, при которых дальнейшее индивидуальное выживание станет невозможным.
Не исключено, что таким ляпом может стать некая превентивная контрреволюция в рамках борьбы с «оранжевой угрозой» или «бессмысленным и беспощадным русским бунтом, способным смести все и вся». Опять же, исходя из исторического опыта, именно страх перед гипотетической революцией и делал сказку былью. Хоть в 1917, хоть в 1991.
