Цивилизация
Путину не откажешь в проницательности — он хорошо знает электорат. Общаясь с нацией по телевизору, Владимир Владимирович постарался угодить всем. Те, кто любит Сталина больше жизни, услышали о его великом вкладе в индустриальную мощь страны. Те, кто Сталина ненавидит, нашли отраду в ремарке о неприемлемой цене великого вклада.
У Варлама Шаламова, героя фильма «Завещание Ленина», который сейчас идет на канале «Россия», гораздо более определенное отношение к вождю. Отнюдь не случайно первый показ случился два года назад, когда 70-летие сталинского террора совпало со столетием Шаламова. В судьбе писателя две даты сцепились намертво, как кайло с лагерной колымской мерзлотой, которой он отдал семнадцать лет жизни. Тогда низкий рейтинг «Завещания» я расценила как приговор обществу, не помнящему родства. Поразило, что его не смотрели даже те мыслящие интеллигентные люди, для которых он сделан в первую очередь. Мотивация примитивная – жизнь и без того тяжелая, надоел негатив. Что уж говорить о других референтных группах! Уровень исторического самосознания минимальный, большинству населения, включая самый лакомый для ТВ зрительский сегмент – молодежь, — что сталинские лагеря, что троянская война — все едино. А «Завещание Ленина» требует сосредоточенной работы ума и души. Фильм не адаптирует историю до формата милых шарашек «В круге первом» (сочинение Солженицына и Панфилова) или нестрашных лагерей «Московской саги» (сочинение Аксенова и Барщевского).
Массовому зрительскому успеху сопротивляется и другое качество фильма: он отмечен печатью подлинности и невероятным для сегодняшнего дня художественным уровнем. Двенадцатисерийный кинороман сделан не столько по Шаламову, хотя в основе и лежат «Колымские рассказы», сколько про Шаламова. Вся его жизнь, от вологодского детства до смерти в психоневрологическом интернате № 32 в 1982-м, дана в последовательности не хронологической, но иной, более существенной, именуемой структурой человеческой памяти.
Тема сталинщины — одна из самых невнятных на ТВ новейшего времени. Первая волна совпала с началом перестройки. Тогда дети ХХ съезда, открывающие городу и миру истину о кровавом диктаторе, плодились на экране со скоростью детей лейтенанта Шмидта. Покричали, пошумели, засыпали проблемы шелухой общих слов, погеройствовали на съездах народных депутатов, заняли посты, пересели в «Мерседесы» — на том и успокоились. Дальше – вязкая ползучая реставрация, сереалити «Сталин Live» и десятки сочинений о богатом внутреннем мире кремлевского горца с подручными.
«Завещание Ленина» начисто лишено прямого обвинительного пафоса. Его основная мелодия – тишина. Но это тишина заснеженного колымского погоста, уходящего под горизонт; таким видом открывается каждая серия. И ничего не может быть страшнее скорбного безмолвия, пробирающего до костей. Фильм Досталя – не о времени, а о человеке, преодолевшем время. Шаламов позволил себе роскошь пушкинского самостоянья – он всегда был отдельно ото всех. (Разве что в университете примкнул к компании юных троцкистов, играющих в борцов за свободу путем распространения письма тов. Ленина о сути тов. Сталина. За что и поплатился годами собственной свободы.) Особая заслуга Досталя и автора сценария Юрия Арабова в том, что они сумели передать это самостоянье, не заигрывая со зрителем, ничего не адаптируя для молодого спецконтингента, не обкладывая себя подушками компромисса. Кто поймет, тот поймет.
Без преувеличения скажу – это первый телефильм, в котором нет ни грана фальши. Есть некое незначительное спрямление (по сравнению с первоисточником) сцен колымского ада, ну так ведь иначе невозможно. Эпоха состоит из деталей, многие из которых авторами переданы гениально. Противостояние Шаламова и Солженицына (последнего он считал «дельцом») дано кратким телефонным разговором. «У вас около лагеря ходит кот, — говорит В. Ш., — невероятно для настоящего лагеря, его бы давно съели». Никто в нашем кино не смог так точно и тонко ощутить ауру шестидесятых, сотканную из страха и надежд, как это сделали в первых двух сериях Досталь с Арабовым. Никто так снайперски не протягивал мостик между прошлым и настоящим в сцене похорон: гроб Шаламова везет автобус, водитель которого бережно протирает фотку Сталина на лобовом стекле.
Именно этим мы и занимаемся сегодня. Шаламов предвидел такую возможность: «Я умолкаю. Я клянусь, беззвучно шевеля губами, что я сюда еще вернусь. Еще вернусь сюда — за вами!» О чем это он: о страшном суде, отмщении, о нашей общей вине? Как бы то ни было, его опять не услышали. Не может быть другого времени, говорил он под конец жизни в 1982-м, когда люди остались прежними. «Прежние люди» посмотрели фильм и вскоре после его выхода в свет затеяли игру под названием «Имя Россия». Таковым именем, минуя подкорректированные для приличия официальные показатели, стал, разумеется, Сталин.
Жизнь и судьба Шаламова доказывает: Сталин — не имя, а диагноз России. Диагноз, судя по всему, не поддающийся лечению.
