Цивилизация
России повезло с элитой. Умных, образованных, начитанных и насмотренных людей у нас так много, что копни любого — выяснится, что он ходячий Брокгауз--Ефрон, стопка библиотечных формуляров и программа «Что? Где? Когда?». Одна беда – на всех языках интеллектуалы разговаривают, включая русский, но никак не могут договориться. Особенно на русском не могут. Я даже предположу антинаучно, что русский язык принципиально не подходит для достижения договоренностей. Возможно, дарованная языком свобода лексических конструкций провоцирует оппонентов на чрезмерную эмоциональность. Может быть, он слишком велик и могуч. Может быть. А может быть, носители языка просто очень не любят друг друга. Причем зависимость прямо пропорциональная – чем образованнее оппоненты, тем сильнее и отчаяннее они ненавидят.
«Эй, ты, рожа, я к тебе обращаюсь!» – «Простите, я не сразу понял, что ты со мной изволишь дискутировать, мурло». Примерно в этом ключе ведутся отечественные интеллектуальные дискуссии вот уже несколько веков. Кстати, хотелось бы почитать какую-нибудь монографию о культуре российского спора и политических дебатов. Читатели у нас образованные, может, подскажет кто-нибудь список литературы, откомментировав в стиле: «Я так и знал, что эта тупая американская звезда – типичная американская звезда». И даст ссылочку на сайт, где все о культуре русского спора.
Хорошую и исчерпывающую статью на эту тему написал Петр Авен в журнале «Русский пионер». Она о том, что оппоненты не скатываются до позиции врагов, только когда у них есть нечто общее, что поважнее их индивидуальной правоты. И описал двух своих бабушек, которые для пользы внука избегали идеологических споров и мирно варили семейное варенье. Чаще всего этот общий интерес, который помогает оставаться в рамках приличий, — будущее. Дети, внуки, семья, перспективы страны.
Однако русский спор хорош своей бессмысленностью. Предъявление публике всех его ужасов ничего не меняет в ужасных нравах публики. Не успела засохнуть типографская краска, как случился очередной эпизод интеллектуальной войны: одна публицистка написала лихую статью о Европе — еще десять лихо прошлись по публицистке. Оппоненты, как правило, начинают свои монологи с фирменной крученой подачи – «для начала зафиксируем, что все, до сих пор написанное публицисткой, – чушь и бред». И сама она – ну, вы поняли. Далее аргументы по существу. Которые, понятно, никому не интересны. Русский спор хорош тем, что позволяет интеллигентам выяснять отношения, удерживаясь на безопасном расстоянии друг от друга. Умные и начитанные люди часто трусливы, драться не умеют. Но очень хочется.
Чего вы добьетесь в России длинным списком аргументов, стилистически выверенным текстом, безупречной логикой и блестящей риторикой? Ничего, кроме пары ссылок в интернете – а ты читал это? Другое дело – тот же самый текст, но содержащий оскорбления. Ты читал это? Какое это «ааааа»! В социальных сетях с их мнимой анонимностью и конфиденциальностью еще и уточнят, какое именно вы «ааааа!». Подозреваю, что соцсети придуманы именно для элиты. Там, где так называемый простой человек пошел бы в рукопашную, интеллигентный и образованный нанесет удар из-под «замка». И уж будьте уверены, он напишет все, что думает о вас. Но опять же не о предмете спора.
Русский спор хорош и безопасен тем, что ничего не решает, но отлично приспособлен для выпускания пара. Осторожное, на полделения, приоткрывание заслонки в социальной скороварке — появление дискуссионных телепрограмм – косвенно это доказывает. Памятный выпуск «НТВшников» — просто праздник какой-то. Если бы участники так кричали на улице, их бы забрали санитары. А тут рейтинг, аплодисменты, зрители… Если бы в 1917 году существовали соцсети и телепрограммы, ничего бы не случилось. Тогдашняя элита пооскорбляла бы друг друга: «Вы, Плеханов, унылое социал-шовинистическое гуано». — «Ленин, а этот ваш апрельский бред – полное ааа!» — и разошлась, довольная, по домам.
Для революции нужно сочетание двух факторов — предельный градус ненависти и невозможность уничтожить оппонента публично. Остается только штурмовать Зимний с целью уничтожить физически. Но про это дальше скучно — интереснее, а почему? Почему так упоительно в России разрушение всего – отношений, репутаций, партнерств и даже общественного устройства? Отчего оппонент всегда кажется социал-шовинистической или еще какой-нибудь свиньей? Почему все предложенное противоположной (и даже союзной) стороной всегда так ужасно, отвратительно, лживо, продажно и лишено всяческой логики? Есть ведь какая-то причина, которая заставляет умного человека все отрицать?
Популярная и умная радиоведущая пишет в ФБ: «Иванов и Сидоров – рыла. Все они рыла. И этот ваш Петров тоже рыло». И всем нравится. Дискуссия про рыла всегда самая рейтинговая, хотя предмета для спора нет. Полный консенсус, и 102 процента проголосовавших «за». Любой эксперт по медиа скажет вам, что делать издание или программу про плохое и ужасное намного легче, чем про хорошее. Про хорошее всегда скучно и неинтересно. Хорошее – для недалеких и заблуждающихся. Плохое, отвратительное, неприятное, порочное – корм для думающих и неравнодушных, полезная пища для пытливого ума. Компетентного позитивом не обманешь.
Настоящие, серьезные книги тоже всегда про плохое, страшное, трагическое. Попробуйте написать что-то с хеппи-эндом (во всяком случае, на русском языке) – сразу поймете, насколько беспомощна ваша графоманская писанина. Позитив – зона шоу-бизнеса, епархия Дарьи Донцовой и Леры Кудрявцевой, продажная девка масскульта, властей, политтехнологов, рекламистов, манипуляторов всех мастей.
Само слово «успех», как сформулировала однажды популярная и талантливая колумнистка, неприличное. И она, конечно, права. Обломов симпатичен в своей слабости и мудр в своем бессилии, суетливая активность Штольца смешна и непристойна. Мало в этой деловитости истинно духовного величия. Плохое, если разобраться, оно и есть самое хорошее. Потому что с плохим мы уже как-то сжились — оно понятно, привычно и вечно. От хорошего жди беды. Один политолог так и пишет: эта ваша конкуренция на выборах – самое страшное зло, потому что легитимизирует ваши преступные безальтернативные выборы. То есть расширение зоны хорошего ведет к тотальной победе тьмы. Ясно, отчего Обломов не сходит с дивана. Он благороден, он не хочет способствовать.
Самое печальное в этом – при таком умонастроении совсем ничего невозможно придумать, изменить и исправить. Любой, кто придумывает проект будущего, — прожектер, заведомый неудачник и мишень для острот. Делать хоть что-то – позорно и нелепо. Ничего не делать – безопасно и умно. Гнусность чиновников, всех, без исключения, тоже не требует доказательств. Поэтому самая рейтинговая версия крушения Як-42 – это забитая джетами взлетная полоса. Неважно, так ли это. Важно, что людям нравится идея о злонамеренности властей.
На днях я беседовала с одним политиком. Он, задетый оппонентом, хотел бы в эфире обсудить с обидчиком тему: «А что нам нравится в России?» В эфире той радиостанции, где произошло заочное полемическое кровопускание. Даже мне, проработавшей на радио всего полтора года, сразу стало ясно, что идея утопическая. Тема неэфирная: программа захлебнется на третьей минуте. Ничего не нравится нам в России. Никто, ничего и никак. Проекта будущего нет. О позитиве рассуждать скучно и нерейтингово. Все равно все умрут и никого не останется.
Кстати, наблюдая за съемкой программы «НТВшники», я сделала свое маленькое открытие. Я поняла, почему люди в России голосуют так, а не эдак. Или вообще не голосуют. Коммунисты хороши позитивом. Им нравится прошлое. И за них голосуют простые люди, ностальгически привязанные к хеппи-эндам ушедшей эпохи. «Единая Россия» тоже транслирует позитив: ей нравится быть у власти. Как ни крути, а их непробиваемая самоуверенность убедительна. Такая подача — инструмент шоу-бизнеса, и люди, знающие толк в Дарье Донцовой, голосуют за единороссов. Жириновский не просто нравится, он влюблен в самого себя, он наслаждается каждой минутой политического бытия. Так кто кинет в него испорченным бюллетенем – за такое-то жизнелюбие, редкое в наших депрессивных краях? Политическая партия, апеллирующая к избирателю разумному (то есть к интеллектуалу), оказывается в самом тяжелом положении (смотрим новейшую историю либеральных партий). Интеллектуалы слишком брезгливы и разборчивы, чтобы голосовать за успех и позитив. Ни за свой, ни тем более за чужой. Чужой особенно неприятен. Что ж тогда, зря лежали с фейсбуками на обломовских диванах?
Предельно ясно высказался по этому поводу демократический вроде бы Виктор Шендерович: олигархи должны рассказывать о своем успехе не детям в школе, а следователю в прокуратуре. Похожую мысль выдал демократический вроде бы Сергей Митрохин, сделавшийся вдруг краснее, чем самый алый большевик.
Успех – дешевая приманка для низших слоев. Удел умных и начитанных – саморазрушительная рефлексия, публицистика ненависти и многовековая дискуссия на тему «кто здесь большее рыло».
Я вот думаю, что в зачистке политического поля надо винить не зачищающих, а тех, кто отказался поливать свою грядку.
Интеллектуалы, которые обсуждают в соцсетях не политические программы, а степень своей личной антипатии к Иванову, Петрову и Сидорову, дают власти фантастическую электоральную фору. Владимир Путин силен тем, что умеет нравиться простым людям. И даже антипатия людей непростых приносит ему дополнительные очки. В стране, где гражданам не нравится никто и ничто, нет другого объединяющего и позитивного начала. И в этом, кстати, Владимир Путин виноват меньше других, начитанных.
