Голый и живой

110 лет назад родился человек, писавший на особенном, только своем, неповторимом языке про особенные вещи. Про жизнь как таковую, про ее ткань и молекулы, про тончайшие движения человеческой души, про чудесные машины и агрегаты, помогающие ужиться с изначальной неустроенностью мира, про слияние человека и мироздания. Человек, несомненно, достойный Нобелевской премии по литературе, при жизни он сталкивался исключительно с идеологической бранью критиков и жесточайшей цензурой властей.

Человек, чье первое полное собрание сочинений в его родной стране выходит только сейчас — через 58 лет после смерти.

Неполные 52 года его жизни пришлись едва ли не на самый густой, насыщенный отрезок в истории человечества. Две мировые войны, революция, коллективизация с индустриализацией, сталинский морок. У него было «правильное» по меркам эпохи происхождение: рабочая семья, отец — слесарь железнодорожных мастерских, в семье 10 ртов. Родился он в Воронеже, который уже во время сталинских репрессий воспоет и восплачет в коротком стихотворении сосланный туда Осип Мандельштам: «Держи меня, спасай меня, Воронеж/ Уронишь ты меня иль проворонишь/ Ты выронишь меня или вернешь/Воронеж—вор. Воронеж—ворон, нож».

Но в итоге потомственный пролетарий, инженер-мелиоратор, не просто приветствовавший пролетарскую революцию, а связывавший с ней глобальные надежды на радикальное совершенствование мира и жизни человечества, не совпал ни с революцией, ни со страной. Не совпал, потому что оказался неизмеримо шире заданного исторического контекста, потому что видел дальше, чувствовал сильнее, думал глубже.

Как инженер-мелиоратор, он разрабатывал программу «ремонта земли». Как писатель, был, возможно, самым значительным и буквальным «инженером человеческих душ» во всей русской литературе прошлого столетия.

Поэт, драматург, автор двух романов и девяти повестей, четырех книг военных рассказов, писавший необыкновенные рассказы о любви и детях, критик, философ, изобретатель, он просто физиологически не мог вписаться в тесные рамки тотального и примитивного государственного насилия, которым обернулась «освободительная революция». Он был совершенно неформатным человеком, каковым является любой истинный талант.

Есть два вида гениев. Одни таковы, что тебе кажется: как это у него все просто получилось, и ты так можешь. Другие, напротив, выглядят совершенно недосягаемыми. Он — из вторых. Ну, кто еще, скажите на милость, мог так писать по-русски: «Не успел он докурить, а уж к нему кто-то громко постучал беспрекословной рукой». Или вот: «И Макар пошел в барак кушать из котла, чтобы поддержать в себе жизнь для дальнейшей лучшей судьбы». Или вот еще: «Туловище человека истомилось, похудело, и, наверно, умерло, а отсохшая голова скатилась на тот свет — по наружной поверхности неба, похожего на жестяной таз, — голова искателя новой бесконечности, где действительно нет конца и откуда нет возвращения на скудное, плоское место земли».

Он и сам был искателем этой новой бесконечности. Его герои пытались найти, придумать, обрести некую вечную, осмысленную, одухотворенную жизнь. И еще у его текстов есть удивительное свойство. Мераб Мамардашвили называл философию «сознанием вслух». Проза нашего героя — это подсознание вслух.

В его текстах говорят не сами персонажи, не автор за них, а их внутренности, потаенные закоулки души, само нутро. Отсюда и этот язык — какой-то невиданной подлинности. Одновременно кажется, что так люди не говорят и что можно говорить только так.

Его жизнь была трудна и печальна. Единственный сын попал в лагеря, чтобы выйти на свободу в 1941-м и в 1943-м погибнуть на войне. Его травили критики, его не печатали. Теперь можно только гадать, почему его вообще не репрессировали, лишь полностью вычеркнули в последние годы жизни из литературы. Замечательный инженер и великий писатель на излете своих дней работал дворником, хотя люди, заставившие его подметать, простите за каламбур, не годились ему и в подметки. Он продолжал работать в стол, не успев дописать свою последнюю вещь — пьесу-мистерию «Ноев ковчег», антиутопию о будущем мировой цивилизации. По глобальности охвата мира ему тоже было мало равных во всей русской культуре. К тому же он видел, как его собственная страна живет и гибнет во власти уродливо воплощенной утопии.

Его тексты нелегки для восприятия, но читающие их, способные проникнуться их настроением, тоном, обвораживающей словесной тканью, не смогут уже так просто совершить убийство, развязать войну, ограбить человека. А нашим правителям, которые так не любят расставаться с властью, мне кажется, было бы правильно прочитать концовку одного из его рассказов: «Лев Чумовой остался один в учреждении, поскольку его никто письменно не отзывал оттуда. И присутствовал он там до тех пор, пока не была назначена комиссия по делам ликвидации государства. В ней тов. Чумовой проработал сорок четыре года и умер среди забвения и канцелярских дел, в которых был помещен его организационный госум».

…110 лет назад родился, главный, пожалуй, русский писатель ХХ века Андрей Платонович Климентов. В истории литературы он живет под псевдонимом Платонов.

В одном из стихотворений он сказал о себе и смысле своего жизненного пути лучше, чем это сделает любой, кто попробует писать о нем: «И весело на свете быть голым и живым — таким вот, от которых и горе устает, не мудрым, не прекрасным, а — сильным и простым, не богомольцем правды, а мастером ее». Таким он и был, голым и живым, беззащитным, безодежным, открытым непостижимости, красоте и ужасу миропорядка.