Диалог собаки и хвоста

Новая военная доктрина России, утвержденная в конце прошлой недели, начинает перечень «военных опасностей» с упоминания Североатлантического альянса. Точнее, говорится о стремлении «наделить силовой потенциал Организации Североатлантического договора (НАТО) глобальными функциями…, приблизить военную инфраструктуру стран ― членов НАТО к границам Российской Федерации, в том числе путем расширения блока».

По сравнению с аналогичным документом десятилетней давности оппонент назван четко: в доктрине 2000 года говорится о «расширении военных блоков и союзов в ущерб военной безопасности Российской Федерации».

Прозрачно, но без расшифровки. С другой стороны, тогда расширение однозначно причисляли к угрозам. Сейчас же альянс попал в разряд не «угроз» («реальная возможность возникновения военного конфликта» и «высокая степень готовности к применению военной силы»), а «опасностей» («при определенных условиях» возможно «возникновение военной угрозы»). То есть условия могут и не возникнуть.

Тем не менее западная реакция однозначна: Россия упорствует в НАТО-фобии, и никакая «перезагрузка» ее не берет. В Москве побывала представительная группа, которая готовит рекомендации к новой стратегической концепции альянса ― «мудрецы» во главе с Мадлен Олбрайт. Участники удивлены отсутствием у российской стороны (особенно на официальном уровне) энтузиазма по поводу созидания новых отношений: максимум ― вежливая готовность обменяться мнениями. Смущает гостей и то, что в России не оценили по достоинству беспрецедентность события: при разработке главного натовского документа считают нужным выслушать мнение Москвы.

Косвенным свидетельством того, какое раздражение на самом деле вызывает необходимость реверансов в сторону Кремля, стала ремарка той же Олбрайт две недели назад на встрече в Европарламенте: Россия ― всего лишь один из партнеров и не может быть «хвостом, который виляет собакой».

Парадокс диалога собаки с хвостом заключается в том, что оба обращаются не к реальному собеседнику, а к своему представлению о нем.

Страхи Москвы по поводу превращения НАТО в глобальную силу, которая выходит за пределы зоны ответственности и присваивает себе право действовать по собственному усмотрению, связаны с амбициями, которые альянс имел несколько лет назад ― в конце XX и самом начале XXI века. Но все это, по сути, в прошлом: неспособность Североатлантического альянса превратиться в «мирового полицейского» стала очевидной почти сразу, и сегодня речь идет не об этом.

Оптимисты наподобие генсека Андерса Фога Расмуссена рассуждают о роли НАТО как «мозгового центра» международной безопасности. По этой модели, должна возникнуть своего рода сеть организаций-партнеров, с которыми атлантический центр действует в координации, чтобы решать свои задачи.

Примерно о том же писал некоторое время назад Збигнев Бжезинский. Он признает, что европейские союзники не могут служить опорой США в отдаленных регионах мира. Поэтому придется налаживать отношения с другими странами и объединениями, крайне далекими по ценностным установкам, вплоть до ОДКБ и ШОС.

Скептики в такую схему не верят и предполагают, что НАТО, скорее всего, вернется к истокам: региональная структура, главная задача которой ― гарантии безопасности стран-участниц. Наиболее смелые аналитики открыто говорят, что операция в Афганистане, первая полноценная военная акция Североатлантического блока за пределами привычной зоны ответственности, станет и последней. Как пишет глава исследовательского подразделения Оборонного колледжа НАТО Карл-Хайнц Камп, эпоха, когда НАТО виделась глобальным субподрядчиком ООН по наведению порядка, закончилась, а обязательства по коллективной обороне, связанные со статьей 5 Вашингтонского договора, остаются квинтэссенцией деятельности. Такой подход приветствуется центральноевропейскими и балтийскими государствами, которые и вступали в организацию, чтобы отгородиться от России. Но, по мнению того же Кампа, это означает, что дальнейшее расширение маловероятно, поскольку тоже чревато масштабными осложнениями (например, ожесточенное противодействие Москвы). Иными словами, кто успел вскочить в поезд, тому предоставят более комфортабельные места, а кто не успел (Украина и Грузия, например), тем придется искать иные средства передвижения.

У России такое позиционирование НАТО должно вызвать смешанные чувства. С одной стороны, оно предполагает концептуальное признание наличия (вновь) российской угрозы и разработку оперативных планов развертывания, например по защите Эстонии или Литвы. Этого в годы после «холодной войны» не было, по крайней мере официально. И

идея о новой архитектуре европейской безопасности получается ни к чему ― на роль главного ее элемента вновь выдвигается альянс.

С другой стороны, фактический отказ от планов экспансии в глобальном и региональном плане ― почти ответ на беспокойство, выраженное в военной доктрине.

НАТО, со своей стороны, тоже видит Россию не вполне такой, какая она есть. Во многих западных публикациях последнего времени проводится мысль, что, мол, США и другие ведущие страны допустили ошибку, не оценив, насколько для Москвы после «холодной войны» были важны соображения престижа и статуса (об этом, например, недавно писал видный исследователь либерального толка Джон Айкенберри). Промах надо исправить, продемонстрировав готовность выслушивать Россию и предлагая ей более или менее равноправное партнерство. Отсюда и визит «мудрецов», и активизировавшиеся рассуждения на тему о желательности приглашения России в НАТО. Предполагается, что так будет преодолен груз обид 1990―2000-х и Москва вольется в американоцентричную систему.

Возобладай такие идеи лет 7―8 назад, возможно, завязался бы интересный диалог. Кремль действительно всегда был зациклен на престиже и статусе, а Владимир Путин на протяжении большей части своего президентства активно стучался в разные двери. Но сейчас предложение (впрочем, четко пока и не сформулированное) повисает в воздухе, поскольку изменилась общая ситуация.

На фоне роста амбиций Азии и умножения числа региональных конфликтов трудности Запада по утверждению собственного мирового лидерства весьма заметны. И теперь приглашение к совместным действиям похоже на желание разделить с Россией бремя, которое Соединенные Штаты и НАТО не могут нести самостоятельно, будь то афганская операция или гипотетическое сдерживание КНР.

Не вполне работают аргументы, что Москва, мол, сама заинтересована в поддержании стабильности в Афганистане и нахождении противовеса бурно развивающемуся Китаю. Это верно, но теперь уже не очевидно, являются ли США или Североатлантический альянс оптимальными партнерами по решению этих задач.

Новая стратегическая концепция НАТО должна быть представлена на саммите альянса в ноябре. Стопроцентной уверенности, что это произойдет, нет, но, если документ появится, скорее всего, он станет компромиссом между «глобалистами», которые не позволят вовсе отказаться от мировой миссии, и сторонниками «пятой статьи» ― старого доброго оборонительного «союза демократий». Какое бы решение ни приняли, оно будет временной фиксацией баланса представлений. Стоит напомнить, что мировые изменения, фундаментально повлиявшие на НАТО, начались почти сразу после принятия прошлой концепции в 1999 году. Впрочем, то же в полной мере относится и к военной доктрине Российской Федерации. Хвост и собака живут в одной конуре, какие бы отношения ни складывались у них между собой.