Пятая власть

Самое парадоксальное в истории с Мещанским судом, где уже неделю примерно так, как Хома Брут при помощи Святого писания панночку, отчитывают Михаила Ходорковского и его коллег, не в том, что внутри, а в том, что снаружи. Тройное кольцо вокруг покосившегося здания из сотрудников МВД, занятых в основном организационно-метеорологическими проблемами (в случае дождя не допускать самопроизвольного разбегания участников демонстраций в поддержку власти), заставляет задуматься: а чего, собственно, опасаются милицейские и иже с ними чины, перекрывая Каланчевку и проверяя благонамеренность каждого прохожего, приближающегося к суду на расстояние более 100 метров? Уж не тех ли немногочисленных участников предыдущих митингов, которые собирали вокруг суда несколько сотен заинтересованных демонстрантов? И приходится отвечать положительно.

Да, вся эта рать собирается для того, чтобы не допустить на тротуар перед судом эту статистически почти нулевую часть населения Москвы и окрестностей. С чем можно пару десятков активистов и поздравить — господа, это вас боятся.

Нет, я совершенно серьезно, особенно после двухминутного наблюдения несанкционированного митинга не то НБП (организация запрещена в России), не то молодежного «Яблока», не то всех скопом около телецентра «Останкино». Тысяча человек с преимущественно неотличимыми от нацистских флагами НБП на зеленой лужайке перед Останкинским прудом — зрелище, которое хочется фотографировать и о котором хочется рассказать знакомым. В исторический период, когда любой из 8% населения России, более или менее регулярно пользующихся интернетом, уже через несколько часов после мероприятия может увидеть эти картинки и поинтересоваться, чего хотели участники импровизированной маевки. Большего и желать невозможно; при определенном удачном стечении обстоятельств телевидение, лживость которого обличали собравшиеся, продемонстрирует это в выпусках новостей — как, кстати, это происходило и в первые дни чтения приговора Ходорковскому.

Цензура или не цензура, а в условиях информационно-политического вакуума, вызванного по большей части не зверствами лично господина Суркова, а раболепностью перед этим ласковым зверем руководящих чинов «Первого канала», ВГТРК и НТВ (тщетной потому, что никаких толковых дивидендов она им так и не принесла), любое содержательное событие в политической жизни страны — новость. Переврут, заклеймят, добавят многозначительный комментарий, выбьют фонды на контрпропаганду, но факт изложат. В информационном обществе информирование 8–10% населения — это входной билет в любую политическую игру.

И возникает противный такой вопрос, и не только у сторонних зрителей, но и у самих участников демократических мероприятий. Ну хорошо, нас невозможно игнорировать. А что, собственно, нам хочется донести сквозь информационный барьер своим согражданам?

Технология «идеологической контрабанды» оппозицией, по всей видимости, будет отработана до осени. Гораздо сложнее с содержательной частью — пока что цели, которые ставит «уличная оппозиция», соотносятся с реальностью примерно так, как представления чиновника Минобразования о том, зачем студенты ходят в вузы. Чиновники считают, что в вузах студенты получают знания, а не косят по большей части от армии и не ищут умного жениха. Уличная оппозиция, в свою очередь, считает, что она способствует освобождению Михаила Ходорковского из застенков.

Поэтому самой важной, пожалуй, историей мая 2005 года стоит считать не превращение нескольких сотен политически активных оппозиционеров у Мещанского суда в фактор российского политического ландшафта, а, напротив, историю с попыткой ограничения регистрации праворульных автомобилей.

Напомним, публичная капитуляция правительства, не успевшего даже толком задуматься о том, как дискриминацией праворульных машин поддержать ВАЗ и ГАЗ, произошла немедленно после первой акции автомобилистов.

Ситуация эта для «новой оппозиции» крайне поучительна. Историю «праворульного бунта» отличают три особенности. Первая — требования протестующих были предельно конкретны: никаких изменений в существующем статус-кво. От власти требовали не каких-то активных действий, а невмешательства в существующий порядок вещей. Вторая — участники акции предъявили властям очень четкую программу своих действий, простую, как руль: протест будет продолжаться до тех пор, пока раздражающие владельцев праворульных машин действия не прекратятся. Наконец, третья — выбор одновременно очень резкого, но вполне корректного способа протеста. Я не знаю, где операторы ВГТРК увидели оранжевые ленточки на антеннах участников «праворульного бунта». На практике во Владивостоке, в Хабаровске, в ряде других городов протестующие поступали проще и резче: они украшали свой автомобиль японским флагом, красным кругом на белом фоне.

Такое сознательное, под дых предпочтение японского флага российскому было куда убедительней туманных намеков на далекий майдан.

Тактика автовладельцев — это, собственно, то, чего так не хватает нынешней уличной оппозиции, чтобы превратиться из подающей надежды политической силы в реальную. Не хватает технологичности — и не технологий сбора в пятерки, пошива слоганов или печати футболок. Не хватает технологичности в определении целей.

В самом деле, достаточно сложно себе представить ситуацию, при которой тысяча протестующих у Останкино, стой они там хоть до сентября, смогут добиться большего, чем телевизионный репортаж. Требование «долой ложь с телеэкранов» настолько же невыполнимо, насколько невыполнимо в данном политическом раскладе требование «Ходорковский, go home!». Даже если ждать чуда, Ходорковский может покинуть СИЗО только после того, как судья закончит свое ритуальное отчитывание, по стечению обстоятельств являющееся судебным вердиктом.

А вот требование отставки с «Первого канала», с РТР, с НТВ трех-четырех конкретных чиновников, осуществляющих связь между администрацией президента и телеэфиром, — вполне реальная задача.

Эти чиновники хорошо известны, как известно и то, когда и по какому адресу проходят «идеологические совещания», трансформирующиеся затем в скользкие комментарии телеведущих.

Вот под окнами по этим адресам в нужное время и требуются несколько сотен громких глоток и ярких плакатов. А в случае с Ходорковским протесты (а на самом деле не протесты, а пока просто призывы к судье исполнять свой долг) требуются под окнами судей Мосгорсуда, куда в апелляционной инстанции уже летом попадет дело Ходорковского. Там нет охраны. Пока нет. И в Мещанском суде не было охраны, когда шел процесс, и гособвинитель Шохин, похоже, так и не услышал мнения о том, что он представляет собой как профессионал и как гражданин, выйдя на судебное крыльцо.

Речь не идет о «политике малых дел» и замыкании политической активности на борьбе с главой районной санэпидемстанции. Речь идет о том, что сейчас вполне уже существенный потенциал оппозиции реализуется в виде достаточно бессмысленных мероприятий. Ничего не имею против пикетов за прекращение войны в Чечне, однако же памятник Пушкину на площади его имени уже, вероятно, вполне убежден в том, что эту войну следует прекратить. А вот требование москвичей к Мосгордуме запретить командировки представителей московских подразделений МВД в Чечню при всей его локальности вызвало бы много шума.

Хотя бы потому, что оно теоретически исполнимо, следовательно, у него могут быть реальные сторонники и противники.

Еще одна родовая травма российской уличной оппозиции — чрезвычайная неизощренность в способах действия. Из уже существующего в мире набора способов убеждать ближнего своего без помощи телевизора в России используется от силы 2-3%. Владимир Соловьев, скандалящий с РИА «Новости» за статус изобретателя двуцветной ленточки, — это гимн нежеланию не только изобретать, но даже и копировать уже придуманное за пределами страны. Оставьте цветные футболки «Нашим», наденьте хотя бы цветные шорты да хотя бы придите с раскрытыми зонтами в ясную погоду к Мещанскому суду — гроза, дескать, надвигается, ребята. Это заметят лучше, чем сто плакатов.

Спасти Ходорковского зонтом вряд ли, конечно, получится, но, вообще говоря, средства всегда под руками. Хотя бы одной московской пробке, стоящей посреди оцепленной для проезда Владимира Путина улицы, приходило в голову, что можно вылезти из машины и продемонстрировать Путину обыкновенный кулак, а лень вылезать — так нажать на клаксон, дабы наемному госчиновнику не казалось, что так и надо передвигаться по городу? В этой пробке обычно минимум 500 машин. Неделя-другая такого звукового и визуального сопровождения любого кортежа — и услышат. Требование выполнимо, а угроза слышать гудящую улицу везде, где перекрыта дорога, вполне неприятна любому чиновнику. Неуверенный в себе чиновник уже полезнее, чем уверенный в своей непогрешимости, а политическая сила, способная в Москве прекратить перекрытие дорог, может рассчитывать на самый пристальный интерес к другим своим идеям.

И та оппозиция, которая научится не только пугать московское МВД, но и добиваться поставленных целей, может уже не беспокоиться за судьбу режима.

Тот, кто первым научится превращать растущий интерес граждан России к текущим событиям в государстве в то, что можно считать политической победой, и будет первым в России настоящим политиком, а потому обречен на успех. Уже можно не беспокоиться за то, сколько людей придет на площадь. Уже стоит думать о том, что они могут в реальности этим поменять.