Цивилизация
Амели, слава богу, бывают разные. Есть та, что с Монмартра, она обвиняется чуть ли не в фашизме за расовую чистоту своей сказочной истории. А есть Амели Нотом – бельгийская девушка, поехавшая в Японию, чтобы слиться в транскультурном экстазе с корпоративной цивилизацией страны компьютерных чипов и быстрой лапши. Ничего у нее не вышло, зато она написала книгу, которую экранизировал француз Ален Корно. Так появилась еще одна Амели – героиня фильма «Страх и трепет» (Stupeur et tremblements).
Родившаяся в Японии и одержимая ее культурой, Амели нанимается в японскую корпорацию «Юмимото», как предполагалось, переводчицей. Ее начальница Мори – воплощение совершенства. Мягкая, невозмутимая, прекрасная, она так заполняет бухгалтерские отчеты, что у Амели сжимается сердце.
Никакого вульгарного секса в этих спазмах нет.
Просто Мори – совершенное чувственное воплощение всего того, что европеец любит в Японии.
Но попытка Амели стать Мори, то есть идеальной японкой, оказывается мучительным нисхождением в азиатский корпоративный ад. Она не понимает, зачем ее наняли, ей не поручают никакой работы, любые попытки инициативы наталкиваются на яростное возмущение. Она пытается разносить почту по отделам – на нее кричат, потому что почтальон на грани инфаркта: он думает, что его увольняют. По просьбе отважного японца она сочиняет отчет по рынку обезжиренного масла – ее долго и сладострастно топчут за неуместную и оскорбительную для корпоративного духа инициативу. Дружба с Мори превращается в противостояние, точнее, в сладострастное сообщничество европейской жертвы и азиатского палача – Амели, помучившись с бессмысленными бумагами, заканчивает уборщицей туалетов. Скоро она почти готова к харакири – что, собственно, и должен сделать честный клерк, если им недовольно начальство. Чем ниже она падает, тем лучше понимает, что путь к сердцу Японии лежит через смирение и мытье унитазов.
Самое время отметить, что «Страх и трепет» — это комедия, одна из самых ироничных и воздушных картин, появлявшихся в этом жанре за долгое время.
Смех возникает из абсурда, абсурд, удивительным образом – из достоверности.
Японии за последнее время стало слишком много – от Такэси Китано до «Убить Билла». «Страх и трепет» лукаво оправдывает все ожидания, которые испытывает зритель: будет и сад камней, и демонический японский босс, ожиревшим самураем ревущий на парализованного ужасом подчиненного, и ангелический президент корпорации – воплощение тихой лучистой мудрости. Будут даже кадры из фильма Ошимы «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс!», тихой пародией на который является «Страх и трепет».
Одновременно все знакомые знаки Японии ускользают между пальцев, оставляя зрителя вместе с Амели возле сияющего совершенной белизной равнодушного унитаза.
Единственной универсальной и переводимой формой общения остается унижение.
Сыгравшая Амели рыжая и угловатая Сильви Тестю по-японски безупречна. Ее рефлексии, из которых состоит фон истории, – это по-женски наблюдательный дневник Бриджит Джонс и одновременно шпионские заметки Рихарда Зорге. Ее хроника невозможности взаимопонимания и бесплодных попыток примерить кимоно заканчивается изящным парадоксальным финалом.
Японцем стать невозможно, понятия теряются в переводе. Но этого и не нужно. За пределами языка и культуры существует взаимопонимание, которое больше, чем любые слова.
Посмотреть, что делают в Японии с гайдзинами, можно в кинотеатре «Ролан».
