Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

«Патриарх Кирилл совсем потерял скромность»

В интервью «Газете.Ru» Екатерина Самуцевич рассказала о патриархе, феминизме и жизни в тюрьме

Освобожденная участница панк-группы Pussy Riot Екатерина Самуцевич рассказала «Газете.Ru» об акции в ХХС, жизни в СИЗО, об отношении к церкви и патриарху. Самуцевич отметила, что у Pussy Riot нет рейтинга главных проблем, но все же выделила отсутствие в России феминистской активности: «Хочется, чтобы наше общество было менее сексистским».

— Когда вы пришли в храм Христа Спасителя, вы ожидали, что все закончится уголовным делом и арестом?

— Конечно, нет. Наша группа существует с октября 2011 года, и мы с самого начала выбрали форму выражения своего протеста — внезапные появления в общественных пространствах и панк-феминистскую эстетику. У нас всегда было много разных идей, и каждый раз мы обсуждаем сразу несколько возможных акций, чтобы решить, когда и что лучше сделать. ХХС был давно в наших планах. В последние годы РПЦ превратилась в политический институт пропаганды программы Путина, программ «Единой России» и даже в культурном аспекте пропагандировала крайне консервативные ценности. Например, РПЦ активно участвовала в создании антиабортного закона, который сильно ущемляет права женщин в частности и права людей в целом, ударяет и по мужчинам, и по женщинам. В какой-то момент патриарх Кирилл совсем потерял скромность, и начиная с осени 2011 года он начал откровенно хвалить Путина, говорить, что тот изменил кривизну истории, намекал, что он святой и что за него надо голосовать. Это было неприемлемо. Все-таки у нас светское государство, и человек свой статус использовать не может, говоря, что ему нравится Путин. Тем более что патриарха слушают несколько тысяч верующих только в Москве. Стояние у пояса Богородицы и другие странные медийные акции власть устроила с помощью РПЦ, чтобы показать, что верующие пассивны и будут голосовать за того, кого им заранее укажут. Этот созданный образ нам не понравился. Поэтому мы решили выбрать символ этой всей политики — ХХС. Нас многие спрашивали, почему мы не выступили на улице. Но выступать на поляне перед зданием было бы странно.

— Почему именно эта акция из всех акций Pussy Riot повлекла такую реакцию?

— Скорее всего, тут сложились вместе много факторов: власти на нас обратили внимание, у них накопилась обида. С первых выступлений за нами следили эшники (сотрудники центра Э по противодействию экстремизму. — «Газета.Ru»): когда мы на спецприемнике выступали, вышли люди в штатском и снимали нас на камеру. Власти смотрели, что мы делаем, уже тогда, когда мы выступали на Лобном месте. Тогда они хотели с нами что-нибудь сделать, но не смогли.

Если бы они объявили на весь мир о том, что заводят уголовное дело за нашу песню «Путин зассал», весь мир возмутился бы.

А политическая цензура запрещена Конституцией. Возможно, они решили посмотреть, что мы будем делать дальше, и при этом догадывались, что следующая акция будет не менее смелой и дерзкой. Может быть, они даже заранее знали, что акция будет в ХХС, следили за нами и позволили нам ее провести.

— То есть вы были готовы к такому развитию событий?

— Мы понимали, что в любой момент это может закончиться, ну а что делать? Мы не можем заканчивать свою деятельность только потому, что за нами следят. В то же время мы не думали, что нас прямо так арестуют и заведут уголовное дело. В конце концов у нас есть общество, и оно могло возмутится, потому что наши действия вполне мирные. Там нет ничего преступного, ничего против общества. Мы думали, что даже если будут попытки завести уголовное дело, это все сойдет на нет.

Но в результате все случилось в предвыборный период, Путин обиделся за песню «Путин зассал», и у властей возникла идея завести дело до выборов, до 4 марта. Почему они потом начали раскручивать это дело и довели его до конца, я не знаю.

Скорее всего, власти решили начать общую репрессивную кампанию.

— После весны и лета в СИЗО у вас поменялись какие-то ценности, приоритеты?

— Ценности не поменялись, наоборот, подтвердилось то, что я думала о людях и об обществе. Проблема нашего общества — ярко выраженная вертикальная иерархия и отсутствие принципа эгалитарности. В тюрьме это тоже очень хорошо видно, там тоже есть микромодель общества. Иерархию в камере распределяет администрация — назначает старшего по камере, который несет ответственность за все, что происходит. Если что-то не так, старшего сажают в карцер. Естественно, он сильно заинтересован в порядке и очень авторитарно себя ведет.

— Каково вам было в тюрьме?

— Терпимо, быстро привыкаешь к медленному ритму. Каждый день просыпаешься и ждешь вечера. Смотришь телевизор, иногда читаешь, ждешь завтрак, обед и ужин. Бытовые условия вполне нормальные.

— Вам удалось найти общий язык со своими сокамерницами?

— Сначала они меня не понимали, но, когда я начинала рассказывать и объяснять свою позицию, их мнение менялось. Еще до начала судебного процесса они полностью встали на мою сторону и поддерживали меня на протяжении всего процесса. Ухаживали за мной, пытались помогать в бытовых делах, разогревали еду и ждали, пока я вернусь из суда.

— Вы ожидали, что вас выпустят?

— Нет, это было полной неожиданностью. Сначала я растерялась и не поняла, что происходит. Потом я поняла, что сейчас откроется дверь, и я выйду на свободу.

— Как вы общаетесь с заключенными участницами группы сейчас?

— Мы переписываемся пока что. В СИЗО их не оставят. Сейчас надо ждать получения справки о том, что приговор вступает в законную силу. После этого их в любой момент могут этапировать в колонию. Некоторые ждут до трех месяцев, но я боюсь, что это может случиться буквально на следующей неделе.

— Адвокаты говорили, что Надежде Толоконниковой и Марии Алехиной может быть очень сложно в колонии.

— Моя сокамерница рассказывала, что они с другими заключенными в других тюрьмах обсуждали нас. По ее словам, у нас примерно одинаковое количество сторонников и противников. Но при этом стоит поговорить с теми, кто нас не понимает, как они сразу встают на нашу сторону. Мне не кажется, что стоит рисовать негативные картины каких-то дикарей, которые только и ждут, что убить девчонок. Все-таки есть более-менее умные люди, которые могут ставить неадекватных на место. Нельзя сказать, что там будет какая-то враждебная обстановка.

— Ваш отец выступил в качестве свидетеля обвинения, при этом в суде он дал показания, которые расходились с его первыми показаниями. У вас не изменились отношения от этого?

— Наши следователи — манипуляторы, они воспользовались таким состоянием папы, когда он был обескуражен тем, что произошло со мной. Он пришел поговорить и не понимал, что это серьезное уголовное дело. Скорее всего, надеялся, что поговорит со следователем, попытается что-то смягчить, и все будет в порядке. Думал, что помогает мне таким образом. Конечно, я была не очень рада таким показаниям, но они ничего не дали по делу, там были одни эмоции.

— Как он сейчас относится к вашей прошлой и будущей деятельности?

— В принципе положительно. Он не очень понимает идеи феминизма, но при этом он понимает идеи антипутинизма. Раньше он был пассивным наблюдателем, а сейчас он занял активную позицию и даже выступал на митинге. Он понимает, что нельзя сидеть сложа руки и смотреть, как Путин с журавлями летает. Конечно, надо возмущаться, говорить об этом и выходить на улицу.

— Идеи он поддерживает, а форму подачи?

— Он это со мной особо не обсуждал. Возможно, не очень понимает, это зависит от опыта восприятия современного искусства. Здесь встает проблема культурного образования и культурной политики нашего государства. У нас до сих пор искусство воспринимается как что-то маргинальное, особенно так называемое уличное искусство. Почему-то считается, что какие-то маргиналы что-то портят, писают, а потом это называют искусством.

Тут надо знать историю искусства. Например, феминистское искусство существует уже с 70-х гг., и наша деятельность является гармоничным продолжением этого искусства. Здесь нет ничего супернового, и не должно быть эффекта шока, который некоторые испытывают.

— А вы не думали действовать доступными людям средствами, чтобы ваши акции их не шокировали, а заставляли задуматься?

— Наш образ максимально прост — девушка в балаклаве и ярком платье. Стратегия анонимности тоже понятна. Мы как раз упростили и свой мессидж, и формулу. Проблема была больше в искажении наших идей. Власти сделали из нас кощунниц и даже клип не показывали полностью.

А если бы люди слышали первую фразу «черные рясы, золотые погоны», они бы сразу понимали, что в этом что-то есть, что это осмысленное действие.

— После освобождения вы фактически стали медийной персоной — даете интервью, участвуете в телепередачах. Как это соотносится с вашей стратегией анонимности?

— Я сейчас выступаю не как участница Pussy Riot, у меня другая стезя. Я девушка, которую арестовали, насильно сняли маску. При этом я скрывала свое имя и делала все, чтобы не узнали, кто я. Я провела 7 месяцев в тюрьме и теперь рассказываю о том, что было, как шел судебный процесс. Кто-то должен об этом говорить. Фактически я спикер судебного процесса. Что касается группы, нам жаль, что так произошло, что наши лица и имена стали известны. Мы этого не хотели.

— Ваши бывшие адвокаты Николай Полозов, Марк Фейгин и Виолетта Волкова все время говорили, что дело политическое и приговор будет зависеть от решения «сверху». Вы с этим согласны?

— Собственно, это и так было понятно, об этом даже не стоило говорить по сто раз на дню. На Западе сразу пошли заголовки «Anti Putin group arrested» («Арестована антипутинская группа». — «Газета.Ru»). Мир понял сразу же, что это политическое дело и откровенная репрессия. Но при этом из-за различных договоренностей между государствами властные элиты не могли нам помочь. Например, США не может напрямую давить на Россию из-за Pussy Riot, список Магнитского, например, не работает. Видимо, какие-то финансовые потоки и глобальные экономические контракты мешают это сделать.

Надежда на то, что все прибегут на помощь, если крикнешь на весь мир, что Путин плохой, очень слабая.

— Вы продолжаете общаться с «тройкой» адвокатов?

— Только через электронные письма. Но их помощь уже не нужна, я сейчас работаю с Ириной Хруновой. Мы теперь будем обращаться в Европейский суд. В надзорную инстанцию мы вряд ли будем подавать апелляцию, потому что срок уже условный, а не реальный.

— Чем вы планируете заняться сейчас?

— Хочется продолжать деятельность группы. Посмотрим, получится ли.

— Вы собираетесь еще когда-либо проводить акции в храмах или любых других религиозных сооружениях?

— Группа никогда не повторяется в местах, это наша концепция.

— Акции будут по-прежнему против Путина?

— Это слишком поверхностное определение. Ведь у нас панк-феминистская группа. Панк — это о музыке, мы против сладкой коммерческой музыки. Кроме этого в панке есть много протеста. Феминизм тоже никуда не уходит. Нас не устраивает российское общество.

— Что вас не устраивает в обществе?

— Хочется, чтобы наше общество было менее сексистским, а у властей было меньше средств для пропаганды крайне консервативных ценностей. Например, был законопроект о гендерном равенстве, и он до сих пор не принят. Нужно больше активности со стороны феминисток, надо создавать гражданские организации, связанные с феминизмом.

— Вы на самом деле считаете, что это первоочередная проблема?

— На самом деле у нас нет иерархии проблем. Все проблемы очень важны. Например, экология. Если мы не будем уважать живые экосистемы, мы будем жить с запахом бензина и газа и болеть раком.

— А как насчет пыток в полиции?

— Да, конечно, есть проблемы тюрем и системы наказаний. Тюрьмы бесчеловечны и сделаны так, чтобы люди находились в условиях унижения человеческого достоинства.

Если просто уйдет Путин, это ничего не даст. Нужно менять общество и организацию власти. Надо убирать вертикаль власти.

Кроме этого существует проблема отсутствия активности общества. К сожалению, государство постепенно отнимает все инструменты влияния общества на власть — принимает различные законы, устанавливает штрафы, у людей отнимают возможность митинговать и мирно возмущаться. Надо улучшать гражданскую низовую активность. Меня сильно смущает концепция лидерства, которая сейчас есть и во власти, и в оппозиции. Все надеются на какого-то умного и обаятельного лидера. На самом деле внизу тоже очень много умных и обаятельных людей. Хочется, чтобы люди самоорганизовывались и создавали гражданские организации по определенным тематикам, защищали права социальных сообществ.

— То есть вы считаете, что идея лидера вообще не работает?

— Я в идею лидера не верю, она мне не близка.

— Вы собираетесь расширять географию своих акций?

— Люди нам посылают письма с просьбой устроить акции в других городах. Мы поддерживаем такие инициативы, но пока что ничего не происходит. У нас концепция открытости: люди и сами могут устраивать подобные акции где угодно. Мы изначально показали схему, как делать акцию: берешь платье, балаклаву, пишешь текст и выступаешь. Сами мы не можем разорваться на все дела.

Новости и материалы
Алексей Чумаков объяснил, почему Юлия Ковальчук не выпускает новые песни
Трамп резко высказался о евреях
Страховщики назвали самые аварийные марки автомобилей в России
Хореограф Мигель улетел на Кубу к биологическому отцу
«Более, чем достаточно»: Соседов о карьере Леонтьева
В Белгородской области системы ПВО отразили воздушную атаку со стороны ВСУ
Женщина поймала мужа на измене благодаря приложению для тренировок
Уничтожение техники и живой силы украинской ДРГ попало на видео
Шольц назвал смешными дискуссии о поставках Taurus Украине
В Москве женщина упала с восьмого этажа, встала и пошла в сторону подъезда
Студента отправили за решетку на 13 лет за составление инструкции по изготовлению бомб
Названы все смартфоны и планшеты Xiaomi, которые получат Android 15
Кудрявцева вернулась в студию после перелома ноги
Стилист Рогов назвал самую модную обувь весны и лета
Большунов прервал рекордную серию побед в личных гонках
ВСУ обстреляли жилой дом в Лисичанске
На Первый канал составили протокол об ЛГБТ*
Белорусские силовики на 10 суток арестовали игрового журналиста
Все новости