Цивилизация
С образами младенцев и отроков в мировом искусстве всегда обстояло неплохо – в том смысле, что художники за эту тему брались охотно. Правда, получалось далеко не у всех. Изображать детей гораздо сложнее, чем взрослых. И с пропорциями здесь подстерегают проблемы, и с пластикой, и с физиономистикой. Можете сами убедиться, взяв на рассмотрение иконографию знаменитого сюжета «Мадонна с младенцем». У большинства авторов Дева Мария выглядела вполне убедительной и правдоподобной, а вот младенец Иисус выходил каким-то ненатуральным манекенчиком. Исключения только подтверждали правило.
Дело состояло не только в умении (вернее, его отсутствии применительно к детским портретам).
Просто до определенного времени европейское искусство не воспринимало ребенка как самодостаточный объект изображения.
Личность у него не сформирована, заслуг никаких. Зацепиться, по сути, не за что, да и нужды такой до поры не ощущалось. Вместо полноценного портрета нередко фигурировало почти условное обозначение. Понятно же, что изображено некое дитя, сюжет, таким образом, раскрыт – большего и не требуется. Первыми ситуацию взялись менять художники Ренессанса. С них, собственно, выставка в ГМИИ и начинается.
Коротенький исторический экскурс здесь понадобился для того, чтобы понять, в чем состоит неявный сценарий этого проекта.
Внешне-то все очевидно: берутся произведения разных авторов и эпох, из них составляется так называемый «мир детства» со всевозможными его аспектами. Подобная мозаика непременно будет трогать зрительские сердца, а позитивные эмоции вроде бы и есть то, ради чего обычно отправляются в «культпоход». Однако кроме естественного умиления выставка способна порождать и другие ощущения. Например, занятно увидеть, как эволюционировали детские образы с точки зрения их индивидуальности. Что важнее в банальной формулировке «маленький человек»: слово «человек» или «маленький»? И если все-таки «человек», то каким способом передать на холсте или в мраморе это отношение? Сей предмет тянет как минимум на диссертацию по культурологии, но выставка позволяет делать собственные мини-выводы прямо на ходу, без погружения в наукообразие.
Проектом устроители занимались долго, не меньше года.
Разумеется, это время было посвящено не столько раздумьям о концепции, сколько практическим шагам. Требовалось договориться о «поставках» с кучей музеев, в том числе заграничных. В итоге свою лепту внесли дрезденская Галерея старых мастеров, лондонские Тейт и Национальная портретная галерея, мадридский музей Прадо и парижский Орсэ. Из наших, кроме самого ГМИИ, задействованы Эрмитаж, Третьяковка, Русский музей и несколько региональных собраний. Словом, калибр вышел не мелкий. Список авторов пестрит именами признанных гениев – Боттичелли, ван Дейка, Гойи, Ренуара, Миро, Кандинского. Кстати говоря, упоминание двух последних могло бы кого-то из читателей и удивить. Какая связь между детской темой и абстрактным искусством? А вот какая: устроители склонны обнаруживать корни некоторых авангардных тенденций в инфантильной пластике детского рисунка. Для убедительности в этот раздел наряду с абстрактными и полуабстрактными шедеврами даже включены опусы пятилетних художников. Если честно, сопоставление слегка притянуто за уши, хотя отрицать наличие самой такой связи не приходится, конечно.
Но основная ставка сделана, разумеется, на искусство вполне предметное, сюжетное и в разной степени реалистическое.
Правда, называть реалистическими картины вроде «Похищения Ганимеда» или «Воспитания Ахилла кентавром Хироном» – это все же перебор. Но вы понимаете, о чем речь. Сюжеты из античной мифологии и библейские сцены представлены в экспозиции весьма обильно – исключительно ради детей и подростков, которые там фигурируют. Однако еще больше натурных портретов – хоть парадных, хоть лирических. Хватает и жанровых мизансцен, так сказать, эпизодов из жизни. Найдется даже раздел под названием «Дети без детства», в котором демонстрируются изображения сирот, беспризорников, попрошаек и т. п. Впрочем, общего градуса умилительности подобные опусы не снижают, а даже наоборот.
В качестве бонуса к живописи и скульптуре добавлен фотографический раздел.
Для Пушкинского музея это определенное новшество. В экспозицию включены, например, фотографии викторианских детишек, сделанные большим любителем этого жанра Чарльзом Лютвиджем Доджсоном, более известным как Льюис Кэрролл. Или помянуть еще сюрреалистические кадры от нашей современницы Джулии Блэкман, которая воспринимает взросление как процесс, исполненный парадоксов.
Остается добавить, что выставка расположилась не в главном здании Пушкинского музея (тамошнее пространство занято экспозицией французского рисунка), а по соседству, в Галерее искусства стран Европы и Америки. Может, оно и к лучшему: здесь как-то уютнее и камернее. И, что немаловажно, анфиладное расположение залов больше подходит для последовательного разворачивания темы. Упомянутый выше «неявный сценарий», таким образом, становится более заметным. А без него было бы скучнее, хотя проявлениям сентиментальности его отсутствие нисколько не помешало бы.
