Извилисты тропы авторского кино, удивительны пути его. В российский прокат вышел самый странный триллер года – «Я прихожу с дождем» французского вьетнамца Чань Ань Хунга с Джошом Хартнеттом. Фильм добирался до наших экранов без малого два года (во многих странах он и вовсе миновал прокат, сразу выйдя на dvd). На этой причудливой картине, заранее обреченной на коммерческий провал, карьера бывшего лауреата «Золотого льва», «Золотой камеры» и «Сезара» могла бы бесславно завершиться. Однако этого не случилось. В тот же самый день на фестивале в далекой Венеции представили уже следующее произведение режиссера, на этот раз долгожданное и востребованное.
Наученный неуспехом постановщик теперь решил взяться за беспроигрышный материал — «Норвежский лес», самый знаменитый роман Харуки Мураками, с которого началась в 1987 году всемирная слава японского писателя-меланхолика.
По идее, лучшего реабилитационного плана не придумать. Берешь за основу модный бестселлер (мода на Мураками, начавшись в Японии четверть века назад, так с тех пор и кочует по миру, захватив и Россию). Добавляешь нескольких артистов модельной внешности (пожалуй, даже не только внешности, но и профессии: это относится к пятерым главным героям фильма, каждый неземной красоты). Добавляешь музыку, берущую за душу (причем здесь Чань не удовольствовался готовыми песнями Radiohead, как в предыдущем опусе, а сговорил гитариста группы Джонни Гринвуда написать оригинальный саундтрек — у того получилось почти не хуже, чем в «Нефти»). И дело в шляпе.
Но это теоретически.
На практике экранизация Мураками – задача мучительно сложная, на грани невыполнимости. За то и любят японского писателя читатели (и ненавидят иные критики), что отчетливого сюжета в его книгах нет — все построено на неясных полутонах и ностальгических мотивах, а все персонажи до единого сливаются в единое «я» рассказчика. Как такое перенести на экран? Недаром за все эти годы мало какой режиссер решался на это. Впрочем, Чань не абы кто, а один из тончайших специалистов по инженерии души, практически стерший грань между восточной медитативностью и западноевропейским психологизмом. Так что он взялся за невероятное — перевод Мураками с языка слов на язык образов.
И преуспел. Более точной и адекватной экранизации нельзя себе представить.
Можно не сомневаться, что поклонников писателя она растрогает до слез, недоброжелателей доведет до белого каления.
По сути, «Норвежский лес» не фильм, а диагноз. Хочется добавить «диагноз поколения», только речь-то идет о 1960-х, описанных в 1980-х. С тех самых пор, с 1960-х, человечество и перестало взрослеть. Только тогда оно слушало The Beatles и The Doors, а сегодня Radiohead. Так что тут нечто большее — болезнь века, не иначе. Имя ей – инфантилизм. Герои не могут и не хотят выйти из состояния тинейджера (в строгом смысле слова: когда им исполняется 20, они готовы покончить с собой). Сексуальный голод и сексуальные же фрустрации доводят их до отчаяния. Они не способны совершить осознанный выбор даже в простейшей ситуации, любая ответственность за свои слова или поступки повергает их в прострацию. Их любимая книга – «Великий Гэтсби».
Похоже, Мураками уловил болезнь в зачатке:
когда толпы студенческой молодежи, охваченной революционным зудом, маршируют по мостовым Токио, герой-ипохондрик идет мимо, погруженный в себя и не замечающий происходящего вокруг. Как взрослеть, когда твой лучший друг и твоя девушка покончили с собой? Ему навсегда 17, ей 21. Отсюда, видимо, те десятки мертвых – навеки маленьких и потому пугающих – детей, которые населяют японские ужастики. Отсюда и герои бесчисленных манг и аниме — не подверженные старению подростки.
Вечная молодость – важнейший вклад Японии в современную культуру.
Но тут пора вспомнить, что режиссер Чань никакой не японец и Токио 1960-х для него такая же чужая территория, как пресловутый норвежский лес для Джона Леннона, написавшего о нем знаменитую песню. Поэтому для него экскурсия по прозе Мураками не только история болезни, но и инопланетное путешествие. Сумасшедше красивые пейзажи, запечатленные камерой Марка Ли Пин Бина («Любовное настроение», «По вертикали лета»), отзываются щемящими звуками музыки, атмосфера бессюжетного блуждания то угнетает, то гипнотизирует, и уже хочется крикнуть японским подросткам из зрительного зала: «Повзрослейте, наконец!».
Они не услышат.
Неизменно молодые и прекрасные, с пустыми головами и чистыми сердцами, они блуждают по неведомым лесам, не собираясь выходить из них. Призраки – они и есть призраки.