Цивилизация
«Ходить бывает склизко по камешкам иным. Итак, о том, что близко, мы лучше умолчим», — так закончил Алексей, который Константинович, Толстой свою «Историю государства Российского от Гостомысла до Тимашева». Леонид, который Геннадьевич, Парфенов предупреждению не внял и выпустил третий том своего проекта «Намедни. Наша эра», посвященный 1981–1990 годам.
И зря не внял.
Знаете, почему историки так не любят заниматься недавней историей? Нет, вовсе не из-за «слишком мало времени прошло, все еще не утряслось…». Чему там утрясаться – все уже случилось, а информацию по горячим следам собирать куда проще. На самом деле они просто боятся. Не гнева барского – упаси боже! Боятся потому, что сами вписаны в это время, прожили его не исследователем, а человеком. У тебя есть собственное мнение о нем, выстраданное на собственной шкуре. Меж тем человек, взявший на себя труд зафиксировать время, по определению должен быть над схваткой. Не объективным, конечно, – это невозможно, личные воззрения все равно прорвутся, но беспристрастным.
Судить без пристрастия – то есть не подсуживать.
Довольно легко быть беспристрастным по отношению к XV веку. Несколько труднее – к 30-м или 50-м годам века XX. Почти невозможно – ко временам своей молодости.
Форма, найденная Леонидом Парфеновым для своих «Намедни», была очень удачной. Набор крохотных мини-очерков о наиболее значимых событиях, людях или явлениях того или иного года. Эти кусочки мозаики, из которых складывается картинка, – прекрасный способ отстраниться, удержаться в удалении. И в предыдущих томах серии, о 60-х и 70-х годах, автору это прекрасно удавалось. Воззрения и убеждения самого Леонида Парфенова были, конечно, заметны – от себя-то куда денешься? – но не доминировали. Картинка оставалась универсальной, пригодной для считывания любым человеком. И именно это обстоятельство – в комплекте, конечно же, с уникальной формой, блестящим дизайном, раритетными иллюстрациями и т. п. — делало эти книги реально лучшим отечественным нонфикшном прошлых лет.
В новом томе это стремление к всеобщности, универсальности, ориентации на максимально широкую аудиторию куда-то исчезло, и это главная проблема третьего тома.
Парфенов из летописца становится рупором своей социальной страты.
Во-первых, конечно же, политическая составляющая. Да, 80-е – это время умирания страны под названием СССР. Да, отношение людей к этому событию – до сих пор самый яркий водораздел между «нами» и «ими» в нашей идеологически не согласной стране. Но стоит ли автору жизнеописания всей страны столь последовательно, до навязчивости, декларировать свою позицию?
Все-таки одно дело, когда журналист Парфенов говорит в интервью: «Ну как можно воспевать страну, которая перезрелой грушей позорно упала на глазах у всего мира?!» Это его личное мнение, на которое он имеет полное право. Другое – когда автор «энциклопедии советской жизни» предваряет свою книгу словами: «Перестройка – самоназвание главного события 80-х. В XXI веке это десятилетие часто удостаивается грубоватого приговора «какую страну просрали». Правда, ни один из участников нашего конкурса «Намедни» державу не пожалел», а заканчивает вступительное слово фразой «И неужели кто-то из переживших на рубеже 80–90-х превращение «соцстраны» в «капстрану» теперь хочет, чтобы это случилось попозже? Счастливо!».
После такого предупреждения, конечно, не приходится удивляться, что политические и околополитические «кусочки» составляют подавляющую часть выложенного полотна 80-х, а оценка тогдашних неоднозначных процессов в этих «очеркушках» вполне однозначна. Спору нет, политики в перестройку было даже больше чем достаточно, никогда еще наш народ не был столь политизированным.
Но все-таки «то, без чего нас невозможно представить, еще труднее – понять», не исчерпывалось депутатами, митингами и газетными статьями даже в конце 80-х.
Увлекшись политикой, Парфенов как-то упустил из виду главную составляющую своего успеха – повседневную жизнь. Не то места из-за обилия политики не хватило, не то просто забыл. Введение поста вице-президента и ответ Янаева на вопрос о здоровье «Жена не жалуется», конечно же, достаточно важное событие, но, вообще-то, в перестроечные годы были и куда более яркие маркеры поздних 80-х, по которым мы до сих пор вспоминаем о тех временах. Не очень понятно, почему не нашлось места для уникальной женской моды тех лет. Эх, где все эти начесанные хайры, густые фиолетовые тени чуть не до ушей и яркие пластмассовые клипсы несусветных размеров – вот если сегодня так на улицу выйти! Возвращение крымских татар – это хорошо, но почему нет «Миража»? Вся страна ведь голосила — «Где ты, мой новый герой?». Интервью Тэтчер советским журналистам и тогда-то не все запомнили, а какие 80-е без расцвета фанатского движения?
Куды дели былинные битвы «мяса» с «конями»?!
Нет, я понимаю, выбор тем – вопрос тонкий и диктата не приемлющий. Все все равно не влезет, поэтому остается положиться на волю автора. Но слишком уж часто Парфенов предпочитает темы, интересные продвинутой столичной интеллигенции, «общенародным» реалиям тех времен. Ну какая перестройка без видеосалонов с рублевым входом? Меж тем о них в третьих «Намедни» ни слова, а вот привезенные из загранкомандировок видеомагнитофоны и домашние просмотры – извольте. Кто куда ходил — с пониманием, да. Спору нет, люберы были заметным явлением, но все-таки чисто московским. Может, лучше было бы вместо них «районирование» городов с последующими драками «раён на раён» вспомнить? Все-таки по всей стране прокатилось, да и пресса по поводу Казани, Набережных Челнов или Алма-Аты шумела не меньше, чем про Люберцы.
Я понимаю, что все это страшная вкусовщина, во многом объясняемая тем, что «мои» восьмидесятые наложились на «парфеновские».
Я готов даже не спорить, чей жизненный опыт был более типичным, и смиренно согласиться с выбором автора, тем более что подает он его с фирменным блеском. Но вот чего я принять решительно не могу – так это многочисленных ошибок третьего тома «Намедни», то ли допущенных из торопливости, то ли не замеченных в азарте упоительных воспоминаний о «годах свободы».
Год 1988-й: «В 88-м во многих вузах отменяют военные кафедры – благодаря им студенты очных отделений не служили в армии. Льгота существовала несколько поколений, и ее отмена выглядит вероломной». Я понимаю, что Леонид Геннадьевич старше меня на семь лет и в армии не служил, ограничившись сборами, поэтому от всех этих реалий несколько далек, но не уязвить стремясь, а истины для вынужден сделать официальное заявление всем потенциальным читателям книги. В 1984 году ваш покорный слуга поступил в высшую мореходку. Тогда же нам и объявили, что бронь от армии (а не военные кафедры – те везде как работали, так и продолжали работать) снимается даже в тех немногочисленных вузах, где она еще оставалась, — в медицинских институтах и училищах торгового и рыболовного флота и гражданской авиации.
А студенты всех остальных вузов к тому времени давно уже топали сапогами на плацу под песню «Россия любимая моя…».
И гребли всех студентов не по предательским, а исключительно по демографическим соображениям: поколение такое было, «дети детей войны», мало нас уродилось. А в 1988-м, когда уже бог знает сколько студенческих призывов на дембель в начесанных шинелях ушли, обсуждался вопрос не об отмене военных кафедр, а, напротив, об отзыве студентов из армии.
Или вот год 1990-й, «Массовый выезд на ПМЖ»: «О своих исторических корнях вспоминают народы, не имеющие в СССР государственности и не получавшие прежде права на выезд «по национальному призраку». Греция принимает этнических греков – их в СССР 358 тысяч; Германия – немцев…» Ну спросить-то можно было, а? «Не получавшие раньше права на выезд», ага. Я родился и вырос в городе Кентау, «греческой столице Казахстана». И у моих одноклассников по фамилии Асланиди или Папандопуло еще в самые махрово-застойные времена при приеме в комсомол осторожно интересовались – а не собираются ли родители подавать документы на выезд?
Ошибки доходят до смешного.
Год 1989, «События в Тбилиси». Я понимаю, что трактовок того памятного разгона демонстрации сильно больше одной, но можно было, по крайней мере, не писать: «Дзержинцы орудуют резиновыми дубинками, десантники – еще и своими лопатками, их потом будут называть саперными». За жестокость прозванный Васильевичем, ага.
Почитаешь, и крамольные мысли закрадываются: а может, и в 60-х, и 70-х то же самое было, просто я по малолетству не в курсе? Грустно, но скользкие камешки, похоже, подвели.
А ведь старшие предупреждали.
Леонид Парфенов. «Намедни. Наша эра. 1981–1990». М.: «КоЛибри», 2010.
