Цивилизация
«Мы не можем сжечь Мика Джаггера! То есть мы должны создать такой эффект, но мы не можем его сжечь», — великий Мартин Скорсезе говорит очень быстро. Скоро концерт, а еще толком ничего не готово, не известно даже, кого снимать первым, какая будет песня, кто издаст первый звук. «Мне надо составить список, чтобы там были разные песни… Которые подходят к залу Бикон-театра… Которые мы давно не играли… Ничего, за час до шоу я все сделаю», — улыбается Мик Джаггер. «Кто-нибудь кроме меня видит эту херню?» — Кит Ричардс ползает около барабанной установки. «Для меня большая честь открывать этот концерт The Rolling Stones, — Билл Клинтон улыбается забитому до отказа залу. – Благослови вас всех бог». Шоу начинается.
Кит Ричардс как-то сказал, что The Rolling Stones будут существовать до тех пор, пока будет прыгать Джаггер. Он выпрыгивает на сцену и будет носиться по ней следующие два часа. Впрочем, если вы не знаете всех песен Stones наизусть, то из зала быстро захочется выйти – лицо, покрытое старческими морщинами и печатью рок-н-ролльной оголтелости, не самое приятное и увлекательное зрелище.
Ну Джаггер, ну прыгает, ну старый. Скажи еще спасибо, что живой.
Если все же остаться и, например, немного вздремнуть, то терпение будет вознаграждено. В какой-то момент в фильме что-то происходит. Понять, что именно, сразу почти невозможно. Вот Джаггер, подпрыгивая, перебегает сцену слева направо и тут… Фокус чуть пропадает с иссушенного фронтмена и находит за его спиной Кита Ричардса. По правде говоря, его образ — штука еще более устрашающая. Там падение с пальмы, прах отца в легких, остановки сердца во время концерта и диковатая улыбка Джокера. Улыбка, на которую невозможно не ответить.
Скорсезе, исполняющий здесь вместо мудрого классика суетливого итальяшку, делает безумно хитрый ход. Камеры, на которые снимался концерт, были расположены специальным образом, чтобы музыканты не обращали на них внимания. Задача была в том, чтобы запечатлеть «роллингов» максимально естественными. Лукавство, разумеется. На самом деле музыканты, конечно, понимали, что находятся под объективами. Лидер, например, понимал это лучше прочих. Так вот, снимающая акцентированно беснующегося Джаггера оскароносная камера берет его крупно и спокойно, почти не двигаясь. Каждое же появление Ричардса это движение. И не важно, играет ли он в этот момент риф Satisfaction, выплевывает сигарету или кладет руку на плечо партнеру Ронни Вуду. Когда гитарист начинает подпевать, зритель немедленно перепрыгивает через обоих легенд рок-н-ролла и заворожено наблюдает за тем, как Ричардс велит Джаггеру заткнуться. Ему будто глубоко плевать на то, что сейчас его записывают в историю.
«На сцене мы не думаем, мы чувствуем», — объясняет он свое поведение во время одной из архивных перебивок.
В результате вместо фильма-концерта «Да будет свет» превращается в полноценное кино с системой персонажей и сюжетом. Режиссер очень деликатно, но веско и исключительно изобразительными средствами дает понять, кто здесь главный герой, а кинематографичность в целом задает собственной нелепостью на экране.
Кульминацией становится сольный выход Ричардса с двумя песнями без гитары. «Привет! Круто видеть всех вас тут. Круто вообще видеть людей», — гитарист усмехается и начинает петь She's Got A Silver. Зритель видит глаза человека в драном плаще, который точно знает смысл жизни. Тут даже петь не обязательно, и если честно, то последующий выход Джаггера выглядит уже почти недоразумением. Ну да, опять прыгает, поет с Агилерой, поет Satisfaction. Эта песня лучше прочих отражает его поведение – ну не может человек, ну не может достичь вот этого самого. Последний кадр концерта – Ричардс на коленях с гитарой доигрывает песню, которую, по собственному признанию, до сих пор не знает, как играть. Последнее слово режиссер оставляет за собой. «Вверх! Вверх!» — кричит Скорсезе. А куда же еще?
