Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Униженные и спасенные

Когда моя мама попала в реанимацию с инсультом, знакомые сразу стали мне советовать, что делать, как мне проникнуть в это наглухо закрытое пространство. Некоторые, мало знакомые с ситуацией, утверждали, что теперь родственников обязаны пускать в реанимацию, поэтому надо идти к главврачу и настаивать. И действительно, есть уточнение Минздрава, согласно которому «каждый пациент, в том числе и находящийся в реанимации, имеет право на посещение его родственниками». С 2015 года это право признается чиновниками. Но и этот закон, как многие другие, до сегодняшнего дня не исполняется, родственники нежелательны.

Люди опытные советовали на законы не ссылаться, а, напротив, демонстрировать врачам свою адекватность, не плакать, не нервничать, не скандалить, дать понять, что ты готова спокойно и по-деловому вести себя. Тогда, возможно, и пустят.

В моем случае быстро выяснилось, что в нейрореанимацию никаких родственников не пускают — ни адекватных, ни нервных. Но мне удалось заручиться очень высоким покровительством, так что мне разрешили на пять минут в день заходить и стоять возле маминой кровати, причем врач все время оставался рядом со мной: так по инструкции положено, чтобы я чего-нибудь по случайности или из вредности не повредила. Я понимала, что перед моим приходом в палату, где лежало еще восемь пациентов разного пола, убирали, а больных накрывали одеялами. Но у меня нет претензий к конкретным врачам: они делают свою работу — такую, которую они считают своим долгом делать. Спасают тело. Все остальное не важно.

Когда россияне получили возможность сравнить наши условия с западными, то почему-то сочли, что нам должны обеспечить тот же уровень комфорта и достоинства, который есть у наших современников в развитых странах.

Хотя мы-то страна не очень развитая, бедная, однако не это главное, главное — живем мы без чувства уважения к другому человеку.

Конечно, разговоры об инфекции и заразе, которую непременно занесут родственники, это реально — для бедных. В прямом смысле слова. Для тех, увы, многочисленных деклассированных или маргинализированных слоев, которые тоже, между прочим, болеют или хотят навестить своих родных. С бутылкой, например, или с иконкой. В грязной обуви и педикулезом или с туберкулезом, — о таких случаях любят напоминать врачи, когда речь заходит о посещениях. Хотя большинство из нас, россиян, все-таки одеты чисто и аккуратно, трезвы и вменяемы. Понятно, что дело не в опасности, которую представляют посетители.

Основная разница между нами и «ними», теми, кто лежит в британских, швейцарских или американских реанимациях, в том, что там каждый больной занимает отдельный бокс или палату, а у нас — все коллективно выложены для удобства персонала, как снаряды на конвейере.

Больной человек в тех, остающихся для нас идеалом, больницах, не перестает быть индивидуально ценным гражданином. Поэтому он и лежит отдельно, в худшем случае за занавеской, не голый, а в распашной рубахе, у него свой аппарат, своя штанга с капельницей, свое пространство, в котором могут находиться его родственники (в американских больницах есть несколько тихих часов в день, когда в палате находиться нельзя, но так — хоть всю ночь сиди, в европейских иногда пускают только в вечерние часы). И медсестрам строго-настрого запрещается оставлять больного голым и неприкрытым.

Принципиально другая ситуация у нас — наши палаты всегда для коллектива. Реанимационная палата, где лежат восемь, десять, двенадцать больных, — это не уединенное тихое место, а общее пространство, место для биоматериала, обеспечить доступ к которому — главная задача персонала. Распашонки, простыни, занавески — все это мешает врачу, следовательно, не нужно пациенту.

Любой поиск в интернет-чатах мгновенно покажет перебранку медиков и родственников по поводу свободы посещений. Медики не скрывают, что родственникам они совсем не рады. Вот очень типичный, хотя и весьма эмоционально выраженный комментарий: «Народ насмотрелся сериалов, им кажется, что все будет пристойно и желательно под музыку. А на самом деле в реанимации шумно, работает аппаратура, причем не только у вашего родственника, но у остальных, возможно, тоже. Места мало, реанимация всегда переполнена, никто давно не соблюдает положенные нормативы, дополнительные кровати есть в каждой, а это спецкровати, места занимают много, оборудование громоздкое, везде шланги, провода. Больной опутан проводами, на груди электроды, интубирован (поговорить с вами не сможет), в медикаментозном сне, справа (или слева) подключичный катетер, ниже — мочевой катетер, хорошо, если нет дренажей из брюшной или плевральной полости, по которым что-то оттекает.

Вы его (ее) хотите за руку подержать, а на пальце пульс-оксиметр отвалился, взвыло оборудование, провод ногой задели, что-то отключилось — взвыло оборудование (оборудование-то не в кремлевской больнице взято напрокат, наше, проверенное временем, чиненое-перечиненое)».

Все тут рассказано отчетливо: палаты действительно переполнены, наши больницы так построены, что в них система коридорная, и больные лежат, в том числе, и в проходах («ни для кого не секрет, что почти всегда на один монитор приходится два пациента», пишут сами врачи). Наследие фронтовой медицины, вечная война, спасаем, как можем, у нас же есть ясная цель — не дать умереть, выздоровел — и в строй. Старики и дети в эту схему не вписываются, поэтому именно их, беспомощных и слабых, особенно хочется защитить — от фиксаций, от страха, от унижений. При мысли о том, в больнице, под вечным светом ламп, спасаемый врачами твой больной родитель лежит голый, увитый трубками и на мокрой простыне — с ума же можно сойти.

А что вы хотите, отвечают врачи. Пустить вас, так вы захотите давать советы, беспокоить, контролировать, будете под ногами мешаться.

Заведующий отделением реанимации одной из городских больниц просто и ясно сообщает «Не пускал и пускать не буду. Всегда найду повод отказать (инфекция, инвазивная манипуляция и т.д.)» Он объясняет, почему: «В палате реанимации 12 человек. На каждого родственника с беседой, изучением инструкций, моционом по палате, первой помощью при истерике требуется минут 30. По самым скромным подсчетам, это 360 минут на всех. То есть 6 часов. Так вот эти 6 часов ни вашим родственником, ни чьим-то другим врач ЗАНИМАТЬСЯ НЕ БУДЕТ! Потому что отдельного врача «для посещений» не было и нет! С вами вынужден будет находиться, отрываясь от своей прямой работы, лечащий врач. Вот и радуйтесь очередной бредовой указивке Министерства, раскрывающей двери реанимации».

Любимая тема всех состоящих при дефиците, корень советской системы, выросший из декларируемой уравниловки и постоянной усталости от толп озверевших потребителей, — вас много, я одна.

Врачи правы в том, что в России до сих пор нет возможности иметь в реанимации отдельные палаты или боксы. У наших клиник есть деньги на оборудование, но нет денег для персонала, одна наша медсестра обслуживает 12 больных, нянечек нет, уборщиков не хватает, потому что зарплаты малы, а обязанностей — огромное количество.
Хотите, кстати, знать, что обязана делать медсестра в реанимации? По инструкции, она должна собрать сведения о больных, обратив особое внимание на пациентов, находящихся в терминальном и коматозном состоянии, на тех, кому проводится ИВЛ, на послеоперационных больных, на больных с психозом; оценить степень тяжести больных и состояние психики; осуществлять контроль состояния: измерять АД, ЧСС, ЦВД, ЧДД, температуру, диурез, соотношение объемов введенной и выделенной жидкости, фиксировать полученные данные в картах интенсивной терапии; оценивать состояние повязок, катетеров, зондов, и отделяемого из них; оценивать состояние мягких тканей в местах вероятного образования пролежней; контролировать положение пациента в постели в соответствие с его патологией, проводить умывание и обработку полости рта, промежности и половых органов; менять постельное и нательное белье; кормить, вводить лекарства, промывать желудок, готовить к подключению аппаратуры, оформлять и вести медицинскую документацию (заполнить 16 наименований разного рода журналов и требований).

Но в этом перечне нет ни слова про уважение к личности больного, да где там. «При фактической переработке раза в три против нормативной персонал давно подсознательно определил для себя принцип приоритетности: спасать — да, в чем лежит — не мой вопрос», — пишут сами медики.

Они действительно молодцы и герои, но пациент при этом превращается в бездушное тело, которое надо подвергнуть манипуляциям, но с которым нельзя – опасно для собственной психики — вступать в отношения. Лежит ли он на мокрой простыне, холодно ему — не важно, ему жизнь спасают, у него трубки в горле, а тут родственники с капризами.

Система работает так, как ей легче обеспечить свою эффективность. Ни психологический комфорт, ни чувство достоинства, ни соображения гуманности не являются важными для профессии врача, этому не учат в вузах, это не принимается в расчет на практике.

Уважать личность пациента вообще не принято, он же и не человек, он объект. А уж родственники — те совсем лишние.

Даже если современный молодой врач признает, что в психологическом комфорте есть смысл для лечения, ему все равно больной кажется каким то предметом: «Всегда пускал родственников — это полезно пациенту, особенно при выходе из комы — видеть и говорить с родными. Естественно, перед этим нужно поменять обкаканную простыню». То есть пока нет рядом родственников — грязное белье вполне допустимо, чего уж там.

Эти родственники несносны, они ничего не понимают, но все время требуют. Например, им невыносимо видеть связанным своего дедушку: «Родственник ваш привязан!! Ну, тут такое начнется, туши свет. Привязывают не во всех отделениях. Но когда и привязывают, не распинают на кровати, как пишут тут: «увидела его привязанным натуго к кровати, ноги к спинке, руки натуго по бокам ». Привязывают «на поводке», руками и ногами шевелить можно, есть ограниченная свобода движения, поменять положение тела, почесать нос (если голову повернуть на бок, то дотянешься), но встать не сможешь».

Вопрос о достоинстве психически нездорового пациента вообще странно звучит в этом контексте: «если у него «каша» в мозгах, что же, сидеть его и караулить, сестрам делать больше нечего». Да и к вполне вменяемым пожилым людям будут обращаться на «ты», говорить грубо, громко, резко: Давай, бабуля, двигай ж..ой. Мы тут дело делаем, а не расшаркиваемся — это объяснение исходит из презумпции власти.

Главные решают, жертвы — подчиняются. В паре врач-больной по умолчанию главный, конечно же, врач, он субъект, он решает, иначе невозможно, иначе и представить себе нельзя. У больного, для его же пользы, нет прав, они вместе с уличной одеждой оставлены в кладовой.

Понятно, что в тех лечебных учреждениях, где пациенты платят большие деньги, к ним, по видимости, относятся иначе. Но не обольщайтесь. Это только кажется, что тут человека уважают, медицина-то одна, система работает одинаково, вежливость лишь завеса. Мы часто слышим: «Операцию и у нас сделают, а вот уход у нас обеспечить невозможно». Почему так? Да ровно потому, что забота и уважение к человеку зачастую действуют наравне с лекарствами и манипуляциями. И

даже если вылечить человека нельзя, это вовсе не значит, что он не нуждается в уважении.

Страна у нас небогатая, но ведь находятся деньги на стадионы и футбольные команды, строительство и благоустройство, даже на томографы, в конце концов, а вот на зарплаты сестрам и нянечкам — нет. И на отдельные боксы — тоже нет. Вопрос всегда в приоритетах. «Конечно, родственники на Западе могут находиться в палатах рядом с больным. Тем более тяжело больным, — соглашаются врачи. — Но в отдельных! Там, где за каждым прошествовавшим по коридору больницы несется уборщица. Где врач большую часть времени лечит, а не занимается писаниной. Где медсестра — это медсестра, а не санитарка, уборщица, лаборантка, экспедитор».

Этого почему-то никак нельзя добиться в наших условиях: «Чтобы разрешить пропускать родственников в реанимацию, Минздрав должен выделить достаточное количество материальных ресурсов (только не через ОМС, так как эти деньги разворуют экономисты и бухгалтера ТФОМС-ов)». Написавший эти строчки медик уверен, что воруют все. Как уверен другой в непорядочности посетителей: «А сколько случаев, когда родственники пытаются сфотографировать на телефон и своего родственника, и окружающих пациентов? Обыск каждого посетителя проводить?» И все уверены, что обыск нужен, что другие люди сознательно и неизбежно вредят и не осознают.

То есть понятно, что менять нужно базовые системные приоритеты, и целиком во всей системе здравоохранения, а еще лучше — в социальной системе в целом. Не думаю, что это так безнадежно, как кажется. Вспомните, как быстро научились водители уступать пешеходам дорогу, когда это правило всерьез стали применять. А ведь до того пешеход не считался человеком. Вот и пациенту вполне возможно обеспечить его человеческие права.

Новости и материалы
Медведев заявил, что риторика западных политиков поражает своей противоречивостью
В Тульской области снежная глыба всмятку раздавила «шестерку» с водителем внутри
Российский военный спас целый батальон в зоне СВО
В РАН заявили, что отказ ЦЕРН от работы с РФ негативно повлияет на науку
Стас Михайлов устроил сюрприз для матери в день ее рождения
Исполнительница хита «Солнышко в руках» снялась на пешеходном переходе в нижнем белье
МИД Молдавии вызвал посла России из-за голосования в Приднестровье
В Удмуртии мужчина проткнул живот и спину железным прутом, упав с крыши на забор
Курс биткоина на криптобирже BitMEX рухнул до $8900
Вышел трейлер второго сезона детектива Валерии Гай Германики «Обоюдное согласие»
Загрязнение воздуха в результате пожаров усиливает акне, выяснили ученые
Стало известно, почему Shaman не выступил на концерте с Путиным
В Воронеже после атаки беспилотников есть повреждения
Челябинец попал в больницу после падения глыбы льда на голову
Григорий Лепс отсудил 18 тысяч рублей за закуску
Стресс снижает эффективность работы местного иммунитета в 12 раз, заявил врач
Профессор Костинов: стресс снижает эффективность местного иммунитета в 12 раз
МЧС рассказало о ходе работы по спасению рабочих из-под завала на руднике «Пионер»
45-летняя ведущая «Ревизорро» восхитила поклонников фото купальнике
Все новости