Памятник себе

«Жизнь ползет, как змея в траве, пока мы водим хоровод у фонтана. Сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь, когда из-за гор начнет дуть трамонтана», — напевал я мысленно песенку БГ, читая очередную российскую новость из моего постоянно пополняемого цикла «Больница шефствует над нашей областью».

Новость сообщала мне: такой-то член комитета Госдумы по обороне заявил в интервью радиостанции «Говорит Москва», что российского рок-музыканта Бориса Гребенщикова после встречи с Михаилом Саакашвили можно считать «вычеркнутым из истории».

Вычеркиванием БГ из истории депутат не ограничился: «Это предательство России — встречаться с врагом России, на руках которого кровь российских граждан, солдат… Единственное, что можно тут сказать: «Боря, ты не прав». Я боюсь, что и рок-н-ролл умер, и Боря умирает для наших зрителей. Но это его выбор».

Конечно, можно было просто сказать депутату, что за рок-н-ролл и «Борю» он пусть не беспокоится. Можно было пошутить, что парламентарий сам, наверное, хочет остаться в истории «вычеркиванием» из нее Бориса Борисыча. Или в очередной раз поразиться тому гигантскому, несоразмерному месту в новейшей истории России, которое пламенные российские патриоты всех мастей отводят всего лишь бывшему президенту маленькой Грузии, ныне скромному главе одной из областных администраций Украины.

Опять же Саакашвили не создает ни «правительство РФ в изгнании», ни «комитет спасения России», как это делают в отношении Украины некоторые бывшие украинские политики в самом центре Москвы. Что никого из российских депутатов, так пекущихся о прочности государственных основ, так ненавидящих всяческих заговорщиков, вмешательство иностранцев во внутренние дела других стран и «майданы», почему-то не возмущает.

Но на самом деле депутат Госдумы своим нелепым спичем затронул действительно важную проблему места человека в истории.

Как и зачем люди вообще стремятся попасть в историю? Как туда на самом деле попадают и можно ли их потом оттуда вычеркнуть?

Это не просто тема для абстрактного философствования. Ведь по одной из версий, все, что происходит с нами после Олимпиады в Сочи, — попытка одного человека войти в историю. А мы все просто живем внутри этой попытки.

Например, у Ленина место в истории явно есть: не только из-за мумии, лежащей прямо в центре главной площади считающей себя православной страны, но и благодаря разрушению одной из великих империй. Правда, в своей советской идеологической ипостаси — «вождя мирового пролетариата» — Ильич в истории не остался. Построить всемирное пролетарское царство не удалось. Хотя за эту попытку построения царства безликих масс мы расплачиваемся до сих пор и, похоже, будем расплачиваться еще долго.

Сталин застолбил себе место в истории кровавыми репрессиями и победой в кровопролитнейшей мировой войне. Впрочем, Гитлеру поражение в той войне тоже не помешало остаться в истории.

У наиболее одиозных и жестоких злодеев вообще как-то лучше получается отвоевать себе лежак под солнцем Истории.

Ужасы хорошо запоминаются. Большинству из нас даже в кино и мультфильмах злодеи почему-то нравятся куда больше «скучных» положительных героев. Публичные казни везде, где они есть, собирают аншлаги.

А вот Брежнев с Хрущевым рискуют раствориться в толще веков бесследно. Брежнева уже вскоре после смерти в советском анекдоте не без оснований называли «мелким политическим деятелем эпохи академика Сахарова и Аллы Пугачевой».

У Горбачева есть шанс остаться в истории подольше в качестве первого и последнего президента кому-то казавшейся вечной империи. Равно как и у Ельцина, де-факто учредившего нынешнюю Россию на обломках СССР. Мы не говорим об оценках — лишь о месте в истории. О конкретной точке на воображаемой карте движущегося времени.

Политики, особенно правители государств, конечно, главные претенденты на то, чтобы хотеть остаться в истории. Причем, пока в людях жила всеобщая вера в бессмертие или загробную жизнь, «цари» старались быть пожизненными именно ради буквального вечного существования, а не из-за какого-то призрачного места в памяти потомков.

Египетские фараоны ради этой вечной жизни хоронили себя вместе с женами, слугами, а также запасом еды и воды. Китайский император Цинь Шихуанди, он же Ин Чжэн, по одной из легенд, построил Великую Китайскую стену в надежде, что та в прямом смысле оградит его от смерти — та просто не сможет «перелезть» через нее. Смерть перелезла, и его помнит не так уж много современных жителей Земли. А стена — вот она, стоит до сих пор. Приезжай, смотри, ходи внутри, щупай.

Но как только человечеству стало более или менее понятно, что земная жизнь конечна, правители изо всех сил начали бороться и за посмертное место в истории, а не только за власть.

Собственно, архаичное желание править пожизненно любой ценой и есть один из важнейших показателей намерения правителя войти в историю.

Войти в историю, несомненно, стремятся и многие люди искусства. Уж на что умным и язвительным был Александр Сергеич, а в его знаменитом подражании оде Горация «Ехеgi monumentum» вы, хоть убей, не найдете и тени иронии или самоиронии. Когда Пушкин пишет: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», он это и имеет в виду. Ему, как и Горацию, зачем-то важно было остаться в благодарной памяти потомков. Долго быть любезным народу.

Кроме злодеев и гениев в истории часто остаются гонимые и преследуемые. Разумеется, не без задатков гениальности. Алгоритм Иосифа Бродского — «какую биографию делают нашему рыжему», Анна Ахматова по собственной судьбе знала о чем говорила — реально работает.

Место в истории человеку могут обеспечить талант, ум, злодейства в особо крупных масштабах, реже подвиги добра и самоотречения. И всегда — стечение непредсказуемых обстоятельств.

Поэтому люди — это очень важно для сегодняшнего российского случая — часто попадают в историю не так, как хотят.

Вопрос только, стоит ли вообще к этому стремиться. Персонально мы, пожалуй, не помним особо никого древнее слепого певца Гомера, который жил (если жил) всего-то 3 тыс. лет назад. При том что самым древним известным на сей момент предположительным останкам человека разумного около 195 тыс. лет, а жизни на нашей планете порядка 4 млрд.

Мы конечны. Мир конечен.

Пройдет какое-то очень небольшое количество лет, и никто не будет ничего помнить ни о ком из нас.

Мы, как набор конкретных «я», в истории не останемся. Хотя понятно, что на исторической памяти и передаче из поколения в поколение опыта предков выстраивается дальнейшее развитие человечества. Просто любой конкретный человек в этом опыте все равно довольно быстро растворяется и забывается.

Однако нас это не останавливает. Мы зачем-то (возможно, в наивной попытке обмануть смерть, продлиться за горизонт собственной жизни) искренне хотим застолбить личное место в истории. Воздвигнуть памятник себе. Ради этого совершаем и подвиги, и преступления, и глупости. Или просто плюем в вечность, вроде того самого депутата.

Вечность, правда, все равно не заметит.