Цивилизация
История с тремя молодыми женщинами, сплясавшими в храме Христа Спасителя, могла стать очередным никому не интересным историческим эпизодом уже через пару недель после самой пляски. Для одних это был бы креативный перформанс, для других – смелый политический демарш, для третьих – неуместная выходка, демонстративное нарушение чужих правил на чужой территории. Но уже через месяц никто бы и не вспоминал о пляске… если бы она не завершилась показательным судебным процессом и «двушечкой». Пока сохранялась надежда на такой исход, я отказывался комментировать эту пляску, даже когда просили. Но теперь все иначе, и история эта далека от завершения.
Более того, в нее вовлекается все больше и больше людей, которые не имели к пляскам ни малейшего отношения, да и не хотели иметь, – например, диакон и теперь уже бывший преподаватель Московской духовной академии Андрей Кураев стал многими восприниматься как чуть ли не церковный оппозиционер после комментариев к этому событию в своем блоге.
И потому приходится задумываться: а что же это все-таки было? Нет, не сама пляска (для меня это по-прежнему хулиганство, достойное штрафа, но я прекрасно понимаю, что тут никого не переубедишь).
Речь идет о причинах, по которым эта пляска была раскручена в медийном пространстве на весь мир и почему люди церкви впервые за все постсоветское время оказались в этой истории в такой несвойственной им позиции непримиримых потерпевших.
Местами все это выглядело просто как атеистическая карикатура на церковь. Сначала утратившие душевный покой охранники и свечница, которая не могла теперь пересчитывать деньги. Потом – обвинители, цитировавшие на светском суде каноны Трулльского собора (а канонов там много, один, к примеру, запрещает мыться в бане с иудеями, а другой – торговать в храме). Да много всего было, вплоть до письма с призывами покарать кощунниц, которое было разослано в некоторые московские храмы с требованием зачитать его с амвона на литургии Крестопоклонной недели и собрать подписи прихожан. Трудно было представить себе нечто менее уместное… Правда, письмо тут же было отозвано, но прочитать его действительно успели. Чья это была инициатива, так и осталось неясным.
А уж какой вал взаимной ненависти поднялся в СМИ и блогах… Одни кричали «девчонки молодцы, так и надо этим злобным продажным попам», а другие давали волю самым смелым садо-фантазиям: публично высечь кощунниц и отдать на поругание в казарму.
Голоса тех, кто не мог одобрить ни самой пляски, ни судебного процесса, терялись в этой вакханалии.
Наконец, был вынесен приговор – и тут многие ждали от церковных спикеров слов о прощении и примирении, в духе святоотеческой традиции и молитвы самого Христа о распинавших: «прости им, ибо не ведают, что творят». Собственно, на то и намекали во время процесса те, кто считались системными либералами. Но просьба о прощении была поставлена в жесткую зависимость от покаяния самих сиделиц – по сути, от людей нецерковных тут ожидалось образцовое следование церковным нормам.
И вот незадолго до окончания срока их выпустили по президентско-думской амнистии, без подсказки церкви. Власть показала, что она может быть не только суровой, но и условно милостивой – а заодно избавилась от лишних пассивов. В самом деле, в лагере Толоконникова вредила ей куда сильнее, чем может теперь повредить на свободе.
А что же церковь? Зачем ей все эти имиджевые потери? Стоят ли они полицейской защиты святынь? Понимают ли принимавшие решение, какую цену пришлось заплатить за «двушечку», или бравурные отчеты о духовном возрождении окончательно оторвали их от реальности? А может, их просто вынудили разыграть эту роль, но какой тогда была плата – или чем их шантажировали? На эти вопросы у меня пока нет ответа.
Но я прекрасно понимаю, кто и зачем мог разыграть эту карту со стороны власти. Как раз в пору пляски на солее ее растерянность от волны протестов и неуверенность в будущем достигла максимума. Чтобы лишить протестное движение силы, нужно было не дать ему консолидироваться.
И в стране существовала, на самом деле, только одна организация, которая пользовалась немалым авторитетом, имела свое представительство повсюду и говорила людям о чем-то более значительном, чем деньги и развлечения, – Русская православная церковь.
В восьмидесятые годы в еще одной славянской стране, Польше, национальная церковь сыграла роль объединителя оппозиции: рабочие и интеллигенты, либералы и националисты собирались вокруг костела, и потом костел пожинал плоды победы. Был ли этот сценарий вероятен для России? Не думаю, у нас иная история и иная социальная реальность. Но умное правительство заботится о предотвращении даже самых маловероятных угроз, а тем более правительство, подверженное параноидальным настроениям.
В конце концов, и ученые обсуждают, что делать, если к Земле приблизится крупный метеорит, хотя такое и бывает раз в сколько-то миллионов лет.
Да и бонусы очевидны. Власти очень важно, чтобы либералы боялись злобных националистов, а националисты – продажных либералов, чтобы Уралвагонзавод исходил ненавистью к бездельникам-креаклам, а они, в свою очередь, презирали тупых провинциалов-рабочих, и далее везде. Спасение – только в полиции, только в прокуратуре, уж какие ни есть. Любая альтернатива нынешней власти будет еще хуже, убеждают нас.
И сюда так удачно вписывается эта история, положившая вражду между хранителями святынь и носителями либеральной идеологии.
Им объяснили, что между «девчонки — молодцы» и «высечь и посадить на кол» нет и не может быть никакой средней позиции, и только благонамеренность городовых спасает атеистов от церковного мракобесия, а верующих – от плясок на амвоне.
А изящным эндшпилем партии стала «милость к падшим», проявленная властью безо всяких призывов со стороны официальных церковных структур. Даже старинное право «печалования» перешло, таким образом, от церкви к государству.
Сложнее всего, конечно, тем, кто не хочет видеть ни кнута на площади, ни плясок на солее, кто убежден в совместимости церковной традиции и светской демократии.
Впрочем, у той и другой есть общая черта: обе призывают к уклонению от крайностей, к «срединному пути», на котором ты обречен слышать жесткую критику и справа и слева. Но пока слышишь, можно надеяться, что идешь в верном направлении.
